– Прекращайте скулить, – жестко сказал Клайд, убирая монету в нагрудный карман. – И собирайтесь. Валить надо.

Никто не обратил внимания на его слова. Бланш продолжала рыдать, Бак – успокаивать, Бонни читала стихи, а Джонси старался не думать о том, что, может быть, не выживет.

Пусть от болей сердечных страдаете вы,

А дряхлеющих смерть унесет.

Но с несчастьями Бонни и Клайда судьбы

Не сравнить ваших мелких невзгод!

День наступит,

И лягут на вечный сон

В нескорбеющей рыхлой земле.

И вздохнут с облегченьем страна и закон,

Их отправив в небытие.

Звезды этой ночью были красивые. Просто страсть до чего красивые…

– Нет, нет и нет! Ты вернешься домой и…

– И фигу, – Агнешка скрутила фигу и сунула под нос Семену. – Ты без меня загнешься.

– Уже говорила.

– И повторю.

Идиот. Думает, что если немного легче стало, то уже можно и геройствовать? Да стоит ей уехать и… лихорадка. Заражение крови. Смерть.

И вообще, она уже по уши в этом деле увязла. Она труп прятать помогала? Помогала. В квартиру чужую лезла? Лезла. С бабкой договориться сумела? Сумела. И документы она нашла. А теперь вот, значит, все по боку?

– Ну послушай, – Семен взял за руки и поднес к губам, точно собирался поцеловать. – Я за тебя же волнуюсь. Опасное дело.

Кто бы спорил. Но это еще не значит, что Агнешке следует все бросить.

– Тебя могут посадить. Тебя могут убить. Тебя…

– И тебя тоже.

– Я – другое дело. Я сам влез.

– Вареньке своей позвони, – Агнешка забралась на кровать и разложила заметки. – Она ведь так хотела встретиться, а теперь вдруг молчит. Нехороший знак.

– Ага…

– Позвони ей сам. Прямо сейчас. Да послушай ты, все равно, что бы ты ни делал, от меня избавишься не раньше, чем это дело закончится. Понимаешь? Так вот, мне самой хотелось бы, чтобы оно закончилось раньше, чем…

Она замолчала и насупилась, уже готовая сдаться. Агнешка всегда сдавалась, поэтому и со спортом у нее не вышло. В спорте характер нужен, а она мямля. Об этом все знают, и Ядка, и мама, и тренер, и вообще… и в классе тоже. Дразнили, а она не могла дать сдачи.

Боялась.

И боялась признаться в собственном страхе. Это как если бы забраться на высокую-высокую башню. Подойти к самому краю и, забравшись на расколотый временем парапет, повернуться к пропасти спиной. Руки расправить, будто бы они и не руки, а самые настоящие крылья. Глаза закрыть. И стоять целую вечность, чувствуя спиной бездну.

На башню Агнешка как-то забралась. И к парапету подползла. И даже вниз глянула, а потом опрометью кинулась к лестнице, скатилась с нее, считая ступеньки каблуками. На большее не хватило.

Силы воли и еще характера.

– Ты чего, плачешь?

Семен обнял, прижал к себе и сам дернулся. Вот коровища. Ему же лежать надо, а Агнешка нервы треплет. Всем и всегда.

– Ну послушай, это ведь не приключение. Ты хоть понимаешь, что тебя убить могут?

Парапет качается, сыплет песок и мелкий камень в пропасть. Ветер дергает за рукава, не способный решить, тянуть ее или толкать. Агнешка понимает.

Агнешке страшно оставаться и еще страшнее уходить.

– Ты замечательная женщина. Лучшая из всех, которые мне встречались.

Зачем он это говорит? Лесть? Она бесполезна против страха.

– …и меньше всего я бы хотел, чтобы тебе причинили боль. И если бы я был уверен, что смогу тебя защитить, я бы в жизни тебя не отпустил. Но я не уверен. Я и себя защитить не сумел.

Пропасть ухмыляется в спину, шепчет: отступи. И вправду ведь повод хороший. Что страхи, они как жили, так и жить будут. Вместе с тобой. И умрете вы тоже вместе. Вопрос лишь в том – когда. Ты же не хочешь умереть прямо сейчас?

Или завтра? Или послезавтра? Рано-рано. Оглянись, земля ведь близко, и полет будет недолог…

– Я… это для меня важно. – Агнешка решительно вытерла мокрые щеки. – Извини, но я уже по уши в этом деле.

Вздохнул.

– И даже если я уйду, то не факт, что буду в безопасности.

Спасительная веревка здравого смысла, за которую можно ухватиться обеими руками, восстанавливая утраченное равновесие.

– Варенька видела машину. Запомнила номер. Она умная и запомнила, ведь если дожила до этого времени, то умная. По номеру можно выйти на владельца.

Собственный голос глух, словно из бочки. Но Семен слушает, не спешит возражать.

– Следовательно, дома меня ждут. Скорее всего, ждут. И у сестры тоже.

Извини, Ядка, но ты и вправду под ударом. Надо позвонить. Предупредить. И нельзя. Если заподозрит что-то, то запаникует. А запаниковав, понесется в милицию. Будут проблемы. Уже проблемы. Пропасть шире распахивает объятия, а парапет летит трещинами. И руки – никакие они не крылья – рвут воздух на ошметки.

Спокойно. Не думать о том, что может произойти. Им нет смысла трогать Ядвигу. Присматривать – да…

– И сам видишь, деваться мне некуда.

Захотелось вдруг отвесить пощечину. Это он во всем виноват! Впутал. Втянул. Поставил над пропастью, а теперь захотел сбежать.

Ну уж нет. Агнешка не позволит. Должна же у нее хоть капля характера найтись?

– Позвони ей, – сказала Агнешка.

Стоянка расплескалась озером черного асфальта от красных рифов-гаражей до серых скал-домов. Одинокая яблоня пластала ветви над блестящими крышами машин и изредка сыпала жухлым листом под колеса. Лист хрустел под ногами и, смешавшись с пылью, оседал на ботинках. Скрипели качели. Визжали дети. Заунывно выл запертый на балконе пес.

Сергей вздохнул: чего он ждет? Нужно или заглянуть в треклятую мастерскую, или убраться и свернуть хитрой твари шею. Она заслуживает. Не шея – тварь.

Варенька. Варвара. Варварка, обрядившаяся в шелка, словно змея в новую шкуру. Притворяющаяся безопасной и беззащитной. Лживая. Опасная. Изворотливая.

Но синяки-то были… и слезы на глазах. Прежде Сергею не доводилось видеть, чтобы она плакала. Наоборот, на все обвинения – сначала он, праведным гневом пылая, пытался ее обвинять – хохотала в лицо. Пьяная, пыталась соблазнять. И трезвая пыталась, не столько потому, что интересен был – чуял, что нет, – сколько, чтобы силенки опробовать.

Противно.

Верить или нет? Хоть монету бросай.

Олег постоянно вот бросал, и эта его чудаковатость порой бесила. Порой удивляла. Порой заставляла восхищаться везением.