Только беззубые волки могут спокойно плакать на луну. Волков тот-кому-нельзя-перечить щадил. А вот медведям доставалось по полной.

Этот бродил по клетке, кидался на прутья, матерясь. Сунул в щели руки, пытаясь дотянуться. Наваливался с размаху так, что звенела, растягивалась цепь, грозя брызнуть звеньями.

– Ты? Слышишь? Я тебя найду. Я… я всех вас найду. Урою.

Он захлебывался руганью и снова бросался на клетку.

– Да вы знаете, кто я? Психи, да? Залетные…

Иногда Варенька решалась подойти поближе. Ей было интересно. Она садилась на раскладной стульчик и разглядывала медведя. Красное, опаленное чужим солнцем, тело. Оно тяжелое, какое-то глинистое и неповоротливое, расписанное причудливыми узорами татуировок. Ходят мышцы, трещит одежда, стонут прутья и цепь.

Держат.

– Знаешь, шмара, что с тобою Витек сделает? Не знаешь… – медведь принимался описывать. Он даже забывал о своем косноязычии и злости, с любовью сочиняя будущее для Вареньки.

А когда за него взялись, заплакал. Не кричал, не матерился, а только слезы ронял, на Антошку глядя. Вареньке даже жалко его, такого никчемного, стало.

И из жалости она украсила могилку васильками. Получилось красиво.

– Ну? Что ты хотела сказать? – Сергей примчался быстро. И переодеться не успел, как был в грязных, поношенных джинсах и рубашке с коротким рукавом, так и остался.

Орел-решка, аверс-реверс… ну же, Варенька, начинай игру.

– Проходи. На кухню. Или нет. Я выйду. Извини, но я очень боюсь, что…

Выдернул за порог, потащил по лестнице мимо лифта. Потом на улицу и в машину. Похищение? Нет. Слишком многие их видели. Он просто разнервничался.

– А твоя машина, она не может… – Варенька коснулась мизинчиком мочки уха.

– Не может. Говори.

Она съежилась на переднем сиденье, всхлипнула, смахнула слезу и тихо – пусть наклоняется, чтобы расслышать, – заговорила.

– Олег, он не тот, за кого себя выдавал. Думаешь, он хороший, а я плохая? Любовников заводила… заводила. Я хотела от него избавиться. Нет! Не так, как ты подумал. Господи, ну не смотри на меня, не я его убила, а…

Наклонился и придвинулся. Пахнет потом и дымом. Шашлыки жарил? Костры жег? Не смотреть на лицо, это сломает сцену.

Тот-кому-нельзя-перечить учил, что сцену следует играть до конца.

– …как мы познакомились, знаешь? Он меня спас. Романтично, правда? Я глупенькая была совсем. Одна в чужом городе. Друзей нет да и быть не может. Конкуренция. Кругом сволочи, и каждый норовит на упреждение ударить. Если сейчас не мешала, то в будущем помешать могу. Это же естественно, что люди друг другу мешают…

Вздох.

– Однажды я поняла, что больше не могу. Денег нет. Жилья нет. Перспектив нет, разве что на панель… тогда это мне казалось неприемлемым выходом. Иду. Вижу – мост. Река под ним. И как-то само. Забралась. Прыгнула. Почти захлебнулась, а меня спасли. Представляешь?

Теперь можно и в глаза заглянуть. Ледяные. Ты сволочь, да? Тебе совсем не жаль бедную девушку? Ничего. Скоро все изменится.

– Меня тогда это больше всего и удивило, ну что кто-то на помощь пришел. А Олег к себе забрал. Пожить разрешил и дальше… свадьба. Тогда я еще удивилась, зачем так скоро свадьба? И почему он мою фамилию взять решил…

– Твою?

– Ну да.

Не знал? Думал, что Олеженька с тобою всем делился? И теперь обижаешься от этакого недоверия? Проверять побежишь? А и проверяй. Варенька не лжет. Точнее, не здесь лжет.

– Я тогда тоже удивилась, а Олег… он сказал, что это из-за отца. Что не хочет от него ничего, даже имени и… и я не должна лезть, куда не просят.

Совсем тихо. И взгляд отвести. Опустить, словно бы на руки. А руки в кулачки сжать, как будто в них монетка. Аверс-реверс. Кувырок.

– Некоторое время после свадьбы мы жили дружно. Я осваивалась, он занимался делами. А потом… женщин, как и кошек, любопытство губит. Мне стали интересны его дела. Я хотела помочь. А Олег вдруг взбесился. Ударил.

И это тоже правда. На руку скор был твой разлюбезный хозяин.

– Вот, – Варенька закатала длинный рукав, выставляя лиловые метки синяков. – Это в последний раз.

– Ты изменяла.

– Нет. То есть да, я изменяла. Но бил он меня не из-за измен. Ему вообще, если хочешь знать, плевать было, с кем я сплю. Еще не понял? Я маскировка. Прикрытие. Послушная девочка, пойманная на крючок благородства. И вишу на этом крючке, ручками-ножками дергая. Улыбаюсь по команде. А что изменяю, так и лучше, с кем-нибудь полезным могу переспать…

Все еще не верит. Ладно. Слезы убрать. И дрожь из голоса тоже. Смотреть прямо и говорить четко.

– Он был чудовищем. Это как в сказке, только наоборот. Чем больше целуешь, тем страшнее чудище. Знаешь, откуда у него деньги? Награбил. Я в прямом смысле. Он и братья его. Веселая когда-то была банда. Старший – Илья. Но он умер. Давно. Схватил пулю и с концами. Второй, Антоном звать, – наркоман и садист. Я когда в первый раз сбежать попыталась, Олег поймал и отдал братику. Нет, со мной ничего-то и не делали, только посмотреть дали, как…

Пауза. Вдох. Воспоминание тугим комком рвоты запечатывает горло. И дышать приходится раззявленным ртом, как рыбина, которая дохнет-дохнет в миске на столе, да не издохнет никак.

– Веру резал. Родную сестричку. Та еще наркоманка. Она совсем с ума сошла и… решили устранить, а заодно меня напугать. Напугали.

…белое тело на белом холсте. Руки-ноги. Крест. Волосы разметались. Во рту тряпка. Запах растворителя и красок. Антошка склонился над телом, разрисовывая. И сам измарался. Синие, желтые, зеленые пятна, расползаясь по коже, скрывали синяки.

Вера мычала и хлопала глазами.

– Что ж ты, дурочка, сделала? – тот-кого-нельзя-ослушаться сидел в изголовье. Он гладил волосы, иногда наклонялся, целуя в макушку. – Сдать нас решила? Зачем? Славы захотелось?

Антошка кивнул и, зажав кисточку в зубах, провел по белому Веркиному животу. Потом перехватил нож и резанул.

Красное на синем. Вера дергается, пытаясь высвободить руки. Не выйдет…

– Смотри, Варенька. Хорошенько смотри. Вот что бывает с непослушными девочками.

И Варенька смотрит, не в силах отвести взгляд.

Потом она помогает убирать, а освободившись, купается в спирту. И пьяный Олег хохочет, поливая ее из бутылки.

Если не получится задуманное, то Вареньку тоже ждет стол и безумные рисунки Антошки.

– Больше я не смела дергаться. Я знала, что не отпустят живой, но…

– Ты сказала, что изменяла, потому как хотела развестись.

Думаешь, поймал? Черта с два! Самый умный, да? Все вы кругом умные, одна Варенька дурочку играет.