Трах кричит, пока не добивается ответа. Тогда он убирает голову из окна и передает нам информацию, таким при этом будничным тоном, что Джеки выходит из транса и начинает переводить.

– Он говорит, что это его родственник по материнской линии. Мертвый таксист тоже родственник. Был хорошим родственником, но не очень хорошим водителем – не амин, не надежный.

– Скажи ему, что у меня сердце ненадежное!

Поздно – Трах углядел, как ему показалось, возможную лазейку и рванул мимо водителя-конкурента – зеленый платок с узором «огурцами» висит на поврежденном ухе сам по себе, таксист возмущенно трясет обоими кулаками нам вслед. Трах не обращает внимания – всё под контролем, – кладет мятую карту на приборную доску, чтобы смотреть на нее, одновременно оглядывая дорогу и свое лицо в зеркале, беспрерывно сигналит, выезжает на встречную полосу, прямо навстречу желтому фургончику-«доджу», набитому мебелью вплоть до ветрового стекла, с латунной кроватью, привязанной к радиатору пружинами вверх и… {Здесь страница дневника смазана.}

20 октября. Двадцатое воскресенье после Пятидесятницы, до завтрака, только что взошло солнце… в шезлонге, позади моей купальной кабинки.

Вчера вечером Джеки пошел к администратору и устроил дауша из-за того, что его не соединили с редакцией и нам до сих пор не дали отдельные номера. Он был настолько убедителен, что нас сразу перевели из хорошего номера в две купальные кабинки у бассейна – бетонные чуланы, предназначенные для переодевания, а не для житья, – без окон, без горячей воды, с жесткой койкой, и каждая по цене нашего номера. Но Джеки уже осатанел от моих ночных хождений под действием турецкого кофе и пакистанского гашиша…

Я оттащил шезлонг от бассейна, чтобы смотреть на Большую пирамиду. В утреннем небе клубятся грозовые облака. Воздух так тих, что слышу крики воронов, кружащих около вершины, – штук десять черных пятнышек толкутся там, сражаясь за царский насест – высокий деревянный столб, показывающий, где была бы макушка пирамиды, если бы она сохранилась. Каркая и кружа, они отлично проводят время. Это, наверное, получше турецкого кофе. На кирлиановских фотографиях маленьких моделей пирамид видно, как электрические силы бьют прямо вверх из вершины, словно это какой-то вулкан, извергающий чистую энергию[109]. Есть масса историй о всяких таинственных явлениях на вершине Большой пирамиды: компасы сходят с ума, винные бурдюки искрятся, фосфоресцирующая краска в часах слетает с циферблата и шуршит под стеклышком, как зеленый песок. Надо проверить до того, как поеду домой…

За ту неделю, что мы живем в Каире, вчера мы первый раз не поехали к пирамиде. Я решил сосредоточиться на районе Гизы и воздержаться от ошибки туристов, пытающихся «увидеть всё».

Но, несмотря на мое решение, вчера нас привезли к одному из этого «всего», и чертовски близко к гибели при этом. Трах оказался таким же надежным и полезным, как карта Мараджа, а в смысле надувательства даже более грязным. Когда мы с хорошей пробуксовкой отъехали от «Мена-хауса», он начисто отказался понимать английский, а потом, сообразив наконец, что Джеки и Малдун выкрикивают арабские фразы не от восхищения его ювелирной ездой в этих изумительных пробках, он погрузился в такой мрак, что даже они не могли до него достучаться. На каждую просьбу уменьшить скорость, он отвечал: «Миш фахим абадан».

– Что это значит?

– Это значит: «Я не понимаю»! – прокричал Джеки. – А на самом деле значит, что мы оскорбили этого сукина сына! Он нас просто похитил, вот что получается.

Трах свернул вправо с запруженного Пирамидного бульвара на узкую асфальтовую дорогу между высоким тенистым рядом эвкалиптов справа и широким ирригационным каналом слева, наполненным купающимися коровами и трупами автомобилей. Вырвавшись наконец из вязкой пробки, Трах мог наддать от души, не обращая внимания на всякие мелочи – кур, детей, ослов и тому подобное.

– Трах, – я попытался связаться с ним на более универсальной частоте, – ты, старый, засохший кусок верблюжьего навоза, ты едешь слишком быстро!

– И слишком далеко, – добавил Малдун, почесывая затылок. – По-моему, он везет нас в Саккару, к ступенчатой пирамиде.

– Чертов Марадж меня надул.

– Это ты про Марвина? – Джек на переднем сиденье взял с приборной доски карту. – Может быть, и нет. Понимаешь, на карте дорога не к пирамиде Джосера, а дальше, за нее, место называется Туннели Серапеума. Понимаешь? Он мог подумать, что серафима, в смысле – ангела.

Мы оставили попытки докричаться до Траха. Джек сказал, что от наших криков только хуже, а Малдун добавил, что, может быть, и неплохо, если мы познакомимся с Саккарой. Для исторической перспективы.

– Ступенчатая пирамида – чемпион древности, прабабушка всех, по общему мнению, не считая поклонников Кейси. Ее стоит посмотреть, в ней много души.

– А этот Туннель Ангелов вы видели?

– Серапеум? Ходили туда на занятиях. Мужественное место… если можно так выразиться, – с яйцами.

Проехав километров тридцать вдоль канала, мы еще раз свернули направо, из узкой долины Нила на другое известняковое плато. Когда одолеешь подъем, становятся видны пирамиды Гизы, сияющие за многими километрами песка, как навигационные знаки вдоль канала. А в другой стороне и гораздо ближе – ступенчатая пирамида фараона Джосера.

– Сильно обглодана зубами времени, – сказал Малдун. – У одного из наших в университете есть номер «кантри-Египет». Он поет песню об этом надгробном храме, называется: «Пирамида-бабушка в морщинах»[110].

Трах настолько смягчился от свободной езды, что снова воспринимает человеческую речь, и Малдун уговаривает его сделать крюк, чтобы посмотреть на пирамиду. Вслед за Малдуном мы проходим через реконструированные храмовые ворота и направляемся к обветшалому строению.

– Считается, что построено для фараона Джосера архитектурным гением по имени Имхотеп. Лет за пятьдесят до Большой пирамиды, говорят египтологи.

Трудно было поверить, что эта примитивная груда камня всего на пятьдесят лет старше шедевра в Гизе, но еще труднее – что она на пять тысяч лет моложе, чем думал Кейси.

Малдун подвел нас к наклонному каменному ящику в тылу пирамиды, на который можно взобраться и через пятисантиметровую дырочку заглянуть внутрь. В глубине отсека сидит каменное изваяние, отклонившись назад под таким же углом, как каменный ящик, – словно астронавт перед стартом ракеты.

Малдун рассказал нам, что, по предположениям ученых, пирамиду строили постепенно, прибавляя к главному надгробию камеры с боков, а потом и сверху, так что образовывались уменьшающиеся ступени.