– Нет, я не продам больше ни кусочка реки. Ожидал ли Хольменгро подобного ответа? Он не удивился и сказал с обычной готовностью идти навстречу желаниям поручика.

– Есть еще третий исход. Я предлагаю вам возместить убытки по стоимости.

Несколько дней спустя Хольменгро шел вдоль реки по своей стороне. Вероятно, у него созрел новый план в голове; он измерял берег глазами, шагал взад и вперед, что-то рассчитывая. Новый план? Да, новый проект.

Часом позднее той же самой дорогой шел поручик. Он шел пешком. Так как он направился на сторону Хольменгро, и никогда ничего не делал тайком, то следовало предположить, что он ищет самого Хольменгро. Время от времени он останавливался, размышляя.

Все эти два дня он думал и думал, и все еще не додумался ни до чего. Казалось, что отказывая Хольменгро в его предположении купить остаток реки, он руководствовался только капризом, или он сразу не понял выгоды; но поручик про себя знал, что он имел веские основания: банк пожелал обеспечить себя и по совещании с бергенскими поручителями предложил ему воздержаться от дальнейшей продажи сегельфосских угодий.

То был долготерпеливый банк, что ждал так долго. Но, во всяком случае, владелец Сегельфосса получил первое напоминание и сильно опечалился. Перед ним в эти дни предстала ужасная перспектива, что он может лишиться всего. Какое же оправдание он найдет перед династией Виллацев Хольмсенов? Все его раздумывание ни к чему не привело, может быть, это еще было не последнее затруднение.

Да, это являлось только началом, пробой. Он сравнивал себя с курами на птичьем дворе: когда курице что-нибудь приходит на ум, она мечется, сломя голову, то в одну, то в другую сторону, и не знает, куда броситься. Это совершенно подходит к его образу действий. Так она хлопочет понапрасну и останавливается, только чтобы сделать еще новую глупость.

Но ничто на свете не заставит ее отказаться от ее воли: она может уклоняться, может ослабевать, но не оглядывается назад.

Зачем поручику оглядываться? Разве он прожил жизнь? Даже органа не купил. Нет, он еще не был разорен; он, а никто другой, владел Сегельфоссом, ему, а не кому иному, принадлежал большой дом с массой драгоценностей; но его владения обременены долгами, а долги – самая невыносимая вещь. Он мог убедить себя принять предложение Хольменгро о возмещении убытков, но насколько это улучшит положение? Даже банку нельзя будет замазать рот, а чем же самому жить дальше? Он не искал извинения себе, единственное, в чем он виноват, – что он не понимал, что тут вмешался рок. Он мог сказать себе, что ничего не выходит, если сорить деньгами, не имея дохода, но ведь он этого не делал.

Конечно, он не скаредничал до того, чтобы употреблять для пасьянса игранные карты, – это было бы смешно, – и, собственно говоря, уж не было такой неотложной надобности в дорогом мундире, который он сделал себе во время поездки в Англию. Это единственный непроизводительный расход, какой он мог упомнить. Теперь мундир висел без употребления: при дворе поручик не бывал, генералу нечего было делать в Нордланде, на что же мог пригодиться мундир? Конечно, если его ждет крушение, мундир, лежащий, как ненужная игрушка, в ящике шкапа, – не единственное, в чем может упрекнуть его жена, фру Адельгейд! И он мог бы сказать кое-что о фру Адельгейд, она не принесла ему счастья в супружестве, но это он мог сказать ей, пока знал себя безупречным. Что, если теперь она имеет право упрекнуть его? Уж так он был создан: он мог выносить незаслуженную обиду, а заслуженной не мог.

Он отправляется к Хольменгро, чтобы принести ему извинение. Тогда он облек свой отказ в резкую форму и хотел объяснить теперь, что некоторые обстоятельства мешают ему продавать еще часть реки. Он, вероятно, не ответил бы так коротко, если бы тут не присутствовала фру Адельгейд; из-за ее присутствия он отказал богачу-землевладельцу.

Он увидал шляпу и спину Хольменгро у реки; теперь тот его уже не станет просить ни о чем… однако, все возможно. Хольменгро! Этот человек глубоко врезался в его жизнь. Поручик во многих отношениях мог считать его себе равным, а во многих других даже стоящим выше себя. Но что такое Хольменгро? Антипод.

Вот он повернулся и идет поручику навстречу. Кто этот человек? Без роду, без племени, как бы вышедший из сказки; из всех стран, – может быть, символ, рок…

Хольменгро поклонился поручику и поручик ответил ему. Между ними все постарому, но богач-землевладелец теперь чувствует себя неуверенно. Не ходит ли Хольменгро здесь, поджидая его? Поручик, по своему обыкновению, начинает сразу.

– Если вы помните, мы говорили о трех выходах. Есть еще четвертый: оставим всякие разговоры об этом.

– Этого я не могу, – отвечает Хольменгро.

– Мне нельзя больше продавать часть реки или участки земли. Препятствуют некоторые обстоятельства, взятые на себя моим отцом.

– Разве это мешает принять от меня вознаграждение за причиненный вред?

– Хм. Это вовсе мне не по душе. Мой убыток ведь не принес вам выгоды.

– Я сейчас ходил туда снова. На реке для меня стояло два препятствия; теперь их нет. Это, может быть, странно слышать, но они мешали мне, а теперь они устранены.

Поручик не понимает и говорит:

– Право, не знаю… просто не понимаю, что вы говорите.

– Очень просто, – поясняет Хольменгро, – если бы мне удалось выстроить вашу плотину, здесь, на моей стороне реки, то она могла бы у меня двигать очень нужную машину. Если позволите обеспокоить вас, то попрошу последовать за мной, и я вам объясню.

Они пошли вверх по реке, разговаривая.

– Что это за машина?

– Приспособление с канатами и тому подобное, избавившее бы меня от применения лошадиной силы, которой я пользуюсь до сих пор.

Поручик спросил что-то о локомотивах и рельсах, и Хольменгро объяснил:

– Да, я проложу рельсы по набережной до мола, – двойной путь. Но мне хочется устроить так, чтобы водопад двигал вагоны.

Они остановились, и Хольменгро указал место, где будет плотина и турбины. Шум от водопада заставил собеседников сойтись как можно ближе, чтобы говорить; это было неприятно поручику, возникало впечатление, будто уже нет никакого препятствия к осуществлению плана, и он отошел от реки.

– Отчего вам и не строить? – сказал он.

– Отчего? Но нет ли такой формы, которая могла бы удовлетворить нас обоих?

– Уж не знаю. Банк запрещает мне продавать.

– Банк запрещает? – спросил Хольменгро.– Я вас освобожу от банка.

Поручик остановился. Для него мелькнул проблеск надежды: его барской душе было приятно, что он может удовлетворить банк наличными.

– Сумма большая, – ответил он, – вся моя земля заложена. Я уплатил кое-что, но остается еще четырнадцать тысяч.

– Старыми деньгами?

– Да, к несчастью, четырнадцать тысяч большой старой монетной единицей, – талерами.