Медальон, который ты мне дала, я ношу на шее. Никогда его не снимаю. Для меня в нем весь Дамаск. Все, что покинул. Все, чем пожертвовал. Единственная попытка заполнить пустоту.

Каждую пятницу я ищу в базах данных нашу дочь. Все это время моя рука сжимает медальон, а губы шепчут единственную известную мне молитву. Единственную, которая еще что-то для меня значит. «Господь всемогущий, пусть результат будет ноль».

Осталась неделя до июля. Я купил электрическую гирлянду, чтобы украсить балкон в жалкой попытке придать своей жизни нормальности.

Картонная коробка большая, но легкая. Я держу ее одной рукой, а другой нащупываю в кармане ключ от «Мазды». Вечный полумрак на плохо освещенной парковке в торговом центре. Эхо моих шагов по бетонному полу.

Около моей машины стоит мужчина. Годами выработанный рефлекс срабатывает мгновенно. Мозг посылает через нервы сотню сигналов. Бежать, обороняться, атаковать. Мужчина расправляет плечи, разминает уставшие мышцы, медленно поворачивается в мою сторону. Не похоже, что он желает мне зла. Я замедляю шаг, останавливаюсь. Эхо последнего шага умирает. Я стою в двадцати метрах от машины. Слышно только жужжание вентилятора в воздухоочистительной системе неподалеку.

Мы на четвертом этаже парковки. Я стою и жду, что будет дальше, зная, что один взгляд может изменить все.

Мужчина медленно поднимает руки и раскрывает ладони, показывая, что он с благими намерениями и без оружия. Но только после того, как он делает пару медленных шагов мне на встречу, я понимаю, кто это. Двадцать пять лет смены альянсов. Но я все равно его узнал. Усы короче. Лицо старше. Все в морщинах. Я узнал не его лицо, а глаза.

– Салям алейкум, – говорит он.

Откашливаюсь. Достаю ключ. Отключаю сигнализацию и открываю машину.

– Алейкум салям.

Мы садимся в машину. Два бывших шпиона в японской машине в американском торговом центре. Мир перевернулся с ног на голову, а потом вернулся обратно в это непредсказуемое настоящее.

Сперва мы ничего не говорим. Просто сидим там и молчим. Даже не смотрим друг на друга. В конце концов я начинаю разговор.

– Как вы меня нашли?

Он смотрит на меня несколько расстроенным взглядом.

– Как я вас нашел? Я уже давно в США. У меня есть связи. Учитывая наше прошлое, это неудивительно. Если очень хочешь кого-то найти, непременно найдешь.

Чувствую себя идиотом. Мне не стоило спрашивать. Я усомнился в его компетентности. Заподозрил в том, что он утратил профессиональные навыки – единственное, что у него осталось от прежней жизни.

– Так вы теперь живете здесь?

Он кивает, вздыхает, разводит руками.

– Я сразу понял, к чему все это ведет. Сразу после одиннадцатого сентября. Это был только вопрос времени. А твои коллеги пошли мне навстречу.

– А сейчас? Чем вы сейчас занимаетесь?

Он криво улыбается, откидывается на спину кресла.

– Я преподаю арабский в колледже в округе Сент-Джордж. А жена работает медсестрой, как раньше.

Он замолкает, качает головой. Видно, что его новая жизнь его не совсем устраивает. Потом пожимает плечами.

– Она теперь американка. И ей это нравится. Она быстро адаптировалась. Американская мечта, так вы это называете. Тяжелая работа, две машины, дом в Миллерсвиле?

Он улыбается. Улыбка кривая, но без горечи и отчаяния. Улыбка человека, который давно понял, как важно уметь плыть по течению, не пытаясь понять и не жалуясь на жизненные обстоятельства. Улыбка отступника.

– Все вышло не так, как мы рассчитывали, – говорю я. – Все пошло иначе.

Он кивает.

– Много лет прошло с нашей встречи в Стокгольме.

Вот он и подбирается к разговору, ради которого он меня искал. Но, судя по всему, этот разговор дается ему нелегко.

– Двадцать пять лет, – говорю я. – А кажется, что это было вчера.

– Помните, вы попросили меня кое о чем до нашей встречи? Узнать кое-что. Услуга за услугу. Как принято у шпионов.

– Разумеется.

Мой пульс участился. Пытаюсь сглотнуть, но не могу. Во рту пересохло.

– Это был мужественный поступок. Вы пошли на риск. Попросили об услуге незнакомого человека. Личной услуге. Хотя отношения у нас были чисто деловые. Такое редко бывает, не правда ли?

Он поворачивается и смотрит мне в глаза.

– Тот, кто задает этот вопрос, или обманывает сам себя, или не разбирается в вопросе. Согласны?

– Не понимаю.

Он качает головой.

Он выглядит старым и слабым.

– Но вы прекрасно во всем разбираетесь. И у вас были подозрения. И не без основания. И вы знали, что я не смогу ни подтвердить, ни опровергнуть их. Что это часть работы. Вы знали, что не услышите от меня полной правды. Только полуправду. Или полуложь. Но все равно спросили. Все равно спросили, кто убил вашу подругу, мать вашей дочери, спросили у меня, не зная, кто я на самом деле.

– Я был в отчаянии, – ответил я. – Я готов был на все.

Он качает головой, открывает рюкзак, вынимает бежевую папку и кладет мне на колени. Я закрываю глаза, откидываюсь на спинку кресла, чувствую, как кровь бросается в голову.

– Вы спросили меня, потому что знали, что я не смогу рассказать вам всю правду. Только полуправду, которую вы сможете толковать так, как вам угодно. Вы хотели выбрать легкую дорогу. Ложь или правду. Выбрали путь наименьшего препятствия. Но кто я, чтобы вас в этом винить?

Я молчу. Мне трудно дышать.

– Может, мне стоило оставить это все в прошлом. Зачем его ворошить? – продолжает он. – Какая в этом польза? Это было так давно. Но эта жизнь сделала нас орудиями. Орудиями в их руках. Послушными и исполнительными. Готовыми на все. Сменить идеологию, сменить метод, сменить союзников.

Я закрываю глаза, киваю. Он такой же, как я. Мы похожи.

– Но теперь все для нас кончено. Наша жизнь кончена. Пора перестать лгать самим себе.

Он показывает на папку. Я беру ее в руки. Она почти ничего не весит. Правда почти ничего не весит. Я закрываю глаза.

Я снова не открываю глаза, пока не слышу, как захлопывается за ним дверца, пока не слышу эхо его шагов на пустынной парковке. Мне не нужно открывать папку. Потому что я уже знаю, что в ней.

У Махмуда не было сомнений в том, что их преследуют. Когда он обернулся на крик на перроне, он заметил ту девушку из аэропорта. Она спокойно шла вместе с другими пассажирами в двадцати метрах от них.

Держа Клару под руку, он провел ее через турникеты в здание вокзала. Он сразу увидел стрелку, ведущую в камеру хранения этажом ниже, рядом с автопрокатом. Он почувствовал выброс адреналина, но быстро взял себя в руки. Нельзя, чтобы преследователи догадались, что он их заметил.