Заговор XII года

В октябре 1803 года несколько задержанных в Париже шуанов были преданы военному суду и приговорены к смертной казни. Один из них, по имени Керель, перед самым расстрелом взял слово. Он поведал, что прибыл в столицу одновременно с Кадудалем, замыслившим убить Первого Консула.

Это признание вселило ужас в полицейских, давно уже деморализованных упразднением министерства Фуше, подвергшегося опале 15 сентября 1802 года. Возглавивший полицейское ведомство председатель Верховного суда Ренье, которому ассистировал государственный советник Реаль, значительно уступал своему предшественнику. Между тем дело приняло нешуточный оборот в результате откровений рядового исполнителя Буве де Лозье, который после неудавшегося самоубийства назвал имена главных вдохновителей заговора: Моро, победителя в Гогенлинденском лесу, авторитет которого в армии был сравним лишь с авторитетом Бонапарта, и Пишегрю, высланного после фрюктидорианского переворота и нелегально возвратившегося во Францию. Допрос Буве проливает свет на главные цели заговора, предусматривавшего «реставрацию Бурбонов; обработку законодательного корпуса под руководством Пишегрю; организацию парижского восстания, вдохновляемого присутствием принца[15]; насильственное свержение Первого Консула; представление принца армии, деидеологизация которой поручалась Моро». Созвав чрезвычайное заседание Государственного совета, Бонапарт решает арестовать Моро. Однако общественность дезавуирует это решение, видя в сопернике Бонапарта лишь жертву политических интриг, тем более что Кадудаль и Пишегрю все еще на свободе. Донесения полиции информируют о волнениях в Париже и недовольстве в армии. И все же события быстро меняются в пользу Бонапарта. Пишегрю, а затем представители графа д'Артуа — Полиньяк и Ривьер — попадают в руки полиции. Арест Кадудаля подтверждает реальность заговора. Толпа оказывает содействие полицейским в захвате шуанов — еще одно свидетельство перемены в настроениях общества. На допросах Кадудаля произносится имя принца, ожидаемого с визитом во Францию. Людовик де Бурбон Конде, герцог Энгиенский, находился тогда в Эттенгейме, неподалеку от французской границы. По совету Талейрана (который станет затем отпираться) Бонапарт приказал арестовать его на территории Германии, что и было сделано 15 марта 1804 года. 20 марта принц был доставлен в Париж и в ночь на 21-е предстал перед наспех созданной военной комиссией. Он отверг обвинения в участии в заговоре, однако признал, что с оружием в руках воевал против революционной Франции. Его казнили (казнь была подготовлена и проведена Савари) во рву Венсенского замка в три часа утра. Смерть герцога Энгиенского, что бы там ни утверждал Шатобриан, не произвела никакого впечатления на французское общество. Жозеф вспоминает, как в марте 1804 года, на обеде в Морфонтене, когда он выразил сочувствие судьбе герцога Энгиенского, один из не уехавших в эмиграцию наиболее именитых представителей старой аристократии одобрил эту казнь: «Неужели Бурбоны полагают, что им будет позволено безнаказанно организовывать заговоры? Первый Консул заблуждается, если думает, что не эмигрировавшее потомственное дворянство так уж заинтересовано в Бурбонах. Разве не они третировали Бирона[16] и моего предка, и стольких других?» Лишь в эпоху Реставрации главные действующие лица этой драмы — Талейран, Савари и сам Наполеон в «Мемориале» — почувствуют необходимость в самооправдании. А пока ведется следствие. 25 мая 1804 года начался судебный процесс по делу о заговоре Моро — Кадудаля (Пишегрю был найден задушенным в тюремной камере). 25 июня двенадцать шуанов во главе с Кадудалем взошли на эшафот. Заговорщиков дворян (Полиньяк, Ривьер) помиловали. Моро, приговоренный поначалу к двум годам тюрьмы, в конце концов отправился в ссылку. Будучи плохо организованным, грандиозный заговор XII года провалился еще и по экономическим причинам. Низкая цена на хлеб и отсутствие безработицы сняли главный побудительный мотив общего недовольства. К тому же главари заговора оказались в роли союзников враждебной Франции страны. Наконец, двусмысленная роль Моро не понравилась армии. Провал заговора не положил конца проискам роялистов (за этим заговором последуют многие другие), однако нанес им весьма ощутимый удар. Отныне антинаполеоновское движение ограничивается рамками тайных обществ, военных масонских лож, спиритуалистическими и благотворительными кружками. В обстановке экономической депрессии 1812 года совместные действия этих организаций подготовят государственный переворот генерала Мале.

А пока заговор XII года объективно сыграл на руку Бонапарту. Революционеры видели в укреплении консульской власти, связавшей себя после казни герцога Энгиенского с «ужасами Революции», единственный надежный заслон на пути реставрации монархии. Не случайно бывший член Конвента, цареубийца Алкье, заявил: «Предстоящее облечение Первого Консула наследственным императорским саном — предел моих желаний». Тогда впервые Бонапарт предстал в роли «спасителя».

Конституция XII года

Заговор вызвал негодование широких слоев общества. Бонапартистская пропаганда умело воспользовалась народным гневом. Искусно направляемая пресса внушала читателям мысль о необходимости водрузить власть Первого Консула на более солидное основание. «Меня абсолютно не волнуют все эти вынашиваемые против меня заговоры, — заявил Бонапарт. — Но я не могу отделаться от невыносимо тягостного чувства, когда думаю о том, в каком положении оказался бы сейчас этот великий народ, если бы недавнее покушение достигло цели» (то есть под угрозой оказались бы завоевания Революции). Сенат откликнулся на это заявление обращением от 27 марта, в котором содержалось предложение провести конституционную реформу. Основным поднятым в нем вопросом был вопрос о наследственной власти. На запрос о том, следует ли предоставить правительству Франции право наследственной власти, Государственный совет ответил нерешительным молчанием. Ожидаемую инициативу проявил Трибунат. Один из его членов, бывший революционер Кюре, предложил, чтобы «Наполеон Бонапарт, ныне Первый Консул, был провозглашен императором французов и чтобы титул императора наследовался членами его семьи». Один лишь Карно публично выступил против этого предложения. Стали поступать поздравления. Новая конституция, спешно отредактированная, была тарифицирована сенатус-консультом 18 мая 1804 года (28 флореаля XII года). Ее текст, включавший 142 статьи, закладывал фундамент новой власти — Империи, приспосабливая к ней старые государственные институты. Чтобы не травмировать лучших чувств революционеров, предпочтение было отдано императорскому, а не королевскому титулу. Наполеона же он устраивал потому, что, ассоциируясь с образом Карла Великого, наделял его «неограниченными» полномочиями. «Многочисленные недруги Наполеона в Европе, — заметил Тьер, — ежедневно приписывая ему намерения, о которых он даже, во всяком случае, до поры до времени, не помышлял, твердя на тысячу газетных голосов о его планах возрождения Западной Империи Карла Великого, подготавливали умы, в том числе его собственный, к тому, что он станет императором». Статья 2 называла по имени обладателя императорского титула — Наполеона Бонапарта, не очерчивая круга его полномочий. Империя превратилась в навязанную логикой обстоятельств реальность. Титул императора наследовался его прямыми потомками, за исключением потомков по женской линии, что являлось данью монархической традиции. Однако, не имея наследников, Наполеон мог по желанию усыновить любого из детей или внуков своих братьев. Приемным детям предстояло уступить свои права прямым потомкам императора в случае, если последние появятся на свет после их усыновления. Пункт об усыновлении явился новшеством: будучи основателем Империи, Наполеон оставлял за собой право распоряжаться ею по своему усмотрению. Общественность спокойно восприняла положение о наследственной власти, поскольку у Наполеона не было детей. Это положение представлялось надежным гарантом стабильности, исключающим возможные заговоры и интриги. И при этом не предполагало узаконения династических привилегий, аналогичных бурбонским. Империя заявляла о себе как о диктатуре общественного спасения, призванной отстоять завоевания Революции. Следующим шагом на пути реставрации дворянства стало создание института шести высших придворных должностей: великого электора, архиканцлера, архиказначея, государственного канцлера, великого коннетабля и великого адмирала, а также высших офицеров (в том числе шестнадцать маршалов). Эти высшие должностные лица председательствовали в избирательных коллегиях. Кажущееся отличие вновь созданного абсолютизма от прежнего состояло в том, что всем представителям власти, от императора до скромного служащего, вменялось в обязанность приносить присягу. Так Империя, дистанцируя себя от монархии, представала освященной высшими интересами диктатурой общественного спасения. Были учреждены также две сенатские комиссии: по индивидуальным правам и по свободе печати. Первая рассматривала все случаи незаконных арестов, в компетенцию второй входило умерять аппетиты цензуры. На практике деятельность этих комиссий ограничивалась лишь никого ни к чему не обязывающими представлениями на имя соответствующих министров. Провели третий референдум. Народу предложили согласиться с «наследованием императорской власти прямыми, побочными, законными и усыновленными потомками Наполеона, а также прямыми, побочными и законными потомками Жозефа и Луи Бонапартов». Вопрос о титуле императора на референдум не выносился. 6 ноября 1804 года были обнародованы результаты: 3 572 329 «да» и 2 569 «нет». В реестрах некоторых коммун фигурировала лишь одна запись: «Все единогласно проголосовали за». В Париже решения многих избирателей сопровождались пояснениями. Новоявленные поэты не щадили сил: