— Сколько раз повторять, не собирался я убивать Вику! Просто попугать ее хотел!

Все-таки раскололась Вика, все-таки дала против него показания. А он здесь находится под таким надзором, что нет возможности связаться с Рябым. Да и вряд ли менты сдадут ему Вику. Наверняка ее со всех сторон «пасут». Ясно же, что в дело вмешался Клыков, а уж он-то пойдет на все, чтобы дожать Мишу.

— Попугать? Вот и я говорю, что ты как попугай несешь вздор, — усмехнулся Швабрин. — Ты покушался на жизнь женщины и ответишь за это. И за то, что оказал сопротивление при задержании, ответишь… Но все это мелочь по сравнению с убийством Гармохина и его людей. Четыре трупа, и они все на тебе…

— Ты бредишь, начальник! Кто такой Гармохин, я его знать не знаю!

— А это что такое? — Майор предъявил ему фотографию, где он стоял с Гармохой на фоне своего катера.

Изображение не качественное: съемка шла с большого расстояния, но и Мишу на фото можно узнать, и Гармоху.

— Да я откуда знаю, кто это такой. Я на катере катался, подошел какой-то баран, права качать стал… Это что, и есть Гармохин?

— Он самый. Ты назначил ему «стрелку» возле «Южпортнефти», ты его там и застрелил, когда он выползал из расстрелянной машины.

— Кто это видел?

— Константин Сполохов. Он дал показания.

— Не мог он этого видеть!

— И тем не менее…

Миша заскрежетал зубами. Все-таки сдал его Костя по полной программе. Будь проклят этот козел!

— Брехня все это!

— На суде так и скажешь, — усмехнулся Швабрин.

— Дожить бы до суда.

Что-то подсказывало Мише, что жить ему осталось недолго. Клыкову легче убить его, чем довести дело до суда. А здесь в больнице запросто могло произойти что-то вроде врачебного недосмотра — лекарство не то вколют или с обезболивающим переборщат.

— Доживешь. И на пожизненное сядешь. Поверь, это хуже, чем смерть.

— Поживем — увидим.

— Пожить и на свободе можно. Отсидишь года три за злостное хулиганство и выйдешь на свободу.

— Года три?

— Или это, или пожизненное.

— За это я должен сдать своих пацанов?

— Не только. Еще ты должен вернуть деньги, которые получил от «Южпортнефти».

— Денег нет.

— И кто тебе поверит?

— Можешь не верить, начальник, но это так. Кинули меня.

— Кто, как?

— Казначей у меня был, через него все шло. Я ему как себе доверял, а он меня кинул.

Врал Миша. Деньги у него в надежном месте, и никто никогда не сможет добраться до них. Пусть хоть «сыворотку правды» ему колют, он к этому готов. И под пытками он ничего не скажет. Ни один из своих счетов не сдаст.

И тем не менее Миша должен был убедить ментов в том, что говорит правду. Для этого придется сдать своих пацанов. Пойти с «мусорами» на сговор и сдать бригаду. Пусть думают, что он и с деньгами так же легко мог бы расстаться. Мог бы, если бы деньги были…

— Не надо бабушку лохматить, Кустарев, — усмехнулся Швабрин.

Но Миша сделал вид, что не услышал его.

— Да я сам в шоке, начальник! Я своей шкурой рисковал, а какое-то чмо меня сделало, как последнего! Хорошо, пацанов не тронул, только меня развел… А у пацанов деньги есть, там у них больше половины. Я же по-честному все делил. «Общак» у нас маленький, чисто на текущие расходы. Основной куш мы по-братски делили. Только где и что там у пацанов, в это я не вникал. И как вернуть эти «баблосы», не знаю… Может, вы их сами расколете?

— А ты их сдашь?

— Ну, за три года сдам, — тяжело вздохнул Миша. — Только можно ли вам верить?

— Можно.

— Три года, и я на свободе, да?

— Три года, и ты на свободе.

— А где гарантии?

— Не прикидывайся дурачком, Кустарев. Ты прекрасно знаешь, что никто никаких гарантий тебе не даст.

Миша едва сдержал насмешку. Есть у него гарантия. Это деньги, которые он сможет обналичить после тюрьмы. Если он их сейчас не сдаст, то Клыков позволит ему выйти на свободу, чтобы затем проследить за ним и наложить лапу на обретенное богатство. Что ж, он постарается уйти от преследования. Как — это уже вопрос будущего.

— Про деньги я ничего не знаю. Если это условие отпадает, то я скажу, как взять пацанов.

Клыкову нужна вся бригада, только так можно было обезопасить «Южпортнефть» от возможных диверсий, поэтому он пойдет на все, чтобы оставить Мишу без зубов, в том числе и на обман. Верить ему нельзя, но, увы, придется…

— Я не могу тебе сейчас ничего сказать…

Швабрин вышел из палаты, минут через двадцать вернулся и сказал, что деньги с него требовать не будут, если, конечно, он поможет вывести из игры свою собственную бригаду. Миша вынужден был принять это условие. Слишком уж крепко вцепились в него менты…

Лето красное пропела, оглянуться не успела… Это про Аллу. Растрепанная она после следственного изолятора, помятая, огрубевшая. Закатилось ее лето, на девять лет его осудили. И Алле могли срок дать, но майор Швабрин все-таки выполнил свое обещание. Правда, не сразу. Через суд ее пропустили как активную участницу банды Кустарева. Только вины за ней никакой не обнаружили, поэтому и вынесли оправдательный приговор. Зато другим бандитам навесили срока различной, так сказать, тяжести.

Девять лет Мише дали, а это, считай, целая жизнь. Алла одна осталась. Лето за плечами, а впереди зима… Как бы не пригрел ее какой-нибудь муравей. Именно поэтому Костя и встретил ее у ворот следственного изолятора.

— Привет, — с хмурым видом поздоровался он.

— А чего такой невеселый? — язвительно усмехнулась Алла.

Затасканный у нее вид, но все равно красивая она. До звенящей тоски красивая. Отмыть бы ее от тюремной грязи, уложить в постель, обнять… Только не пойдет он на это. Потому что слово и жене дал, и тестю, да и себе тоже, чего уж там говорить.

Костя просто встретил ее, сейчас отвезет домой, и на этом все… Если бы действительно все было так просто…

— А чему радоваться?

— Зачем тогда приехал, если ты такой нерадый?

— В глаза тебе хочу посмотреть.

— А! Посмотрел? Ну, тогда проваливай!

— И поговорить хочу.

— Ну, говори…

— Пошли, — Костя показал на свою новенькую «Тойоту».

Дела идут в гору, но свободных средств по-прежнему нет и не предвидится, но и на «девятке» он ездить не мог: статус не позволял. Ему-то все равно, но ведь приходится встречаться с деловыми людьми, а для них важны условности.

Алла села в машину, достала сигарету и выразительно посмотрела на него.