Срок выучки почти всегда определялся статутами и был вообще продолжителен. Обыкновенно он колебался между тремя и двенадцатью годами: в Париже, чтобы сделаться резчиком хрустальных печатей, нужно было учиться 10 лет, а чтобы приобрести право выделывать четки из коралла и раковин, — 12. Необычайная строгость этих правил объясняется многими причинами. В Средние века разделение труда находилось в зачаточном состоянии; ювелиры изготовляли самые разнообразные вещи из золота, серебра и меди, служившие для убранства и украшения церквей и домов, но при этом они сами обрабатывали сырой материал. Они сами плавили металл, плющили его, делали сплавы, чеканили, гравировали, покрывали эмалью; наконец, как все средневековые ремесленники, они сами изготовляли свои инструменты — молотки, щипцы, подпилки. Все это были разнородные искусства, которые им приходилось изучать, так что долгий срок выучки не был слишком велик. Но это не единственная причина; она не объяснила бы нам, почему требовалось 10 лет, чтобы сделаться проволочным мастером (это ремесло считалось одним из простейших), то есть столько же, сколько нужно было для достижения звания ювелира. Здесь нужно принять во внимание другую капитальную причину, с которой мы в дальнейшем изложении будем встречаться на каждом шагу, — именно выгоду корпорации. Мастерам было выгодно удлинять срок обучения, потому что оно обеспечивало им даровые услуги рабочих, которые после нескольких лет выучки становились опытными. Кроме того, благодаря этой системе ученики не так часто сменяли друг друга, и цех не переполнялся рабочими.

Ученики и мастера принимали на себя взаимные обязательства. Ученик должен был уплатить своему патрону известную сумму, которая в Париже колебалась между 20 и 30 су, ввиду того, что в первое время хозяин только тратился на ученика и не получал от него никакой пользы[6]. Он был обязан оставаться на своем месте условленное количество лет, и если нарушал контракт, хотя бы по самым уважительным причинам, например по слабости здоровья, то должен был вознаграждать патрона за тот убыток, который он причинял ему своим уходом. Он был неразрывно связан с патроном, должен был уважать его, не мог давать против него показаний на суде; лишь в немногих корпорациях, как, например, в парижском цехе ткачей, обиженный ученик имел право жаловаться магистру цеха; последний делал выговор виновному, и если тот продолжал дурно обращаться с учеником, он мог даже отобрать ребенка и поместить его в другое место. Если ученик убегал, его разыскивали и возвращали насильно; после третьего побега он навсегда исключался из цеха. Он настолько принадлежал своему патрону, что тот, бросая ремесло, мог продать ученика кому-нибудь из своих собратьев, и некоторые из рабочих прибегали даже к такой уловке: они становились хозяевами, открывали лавку, брали ученика, тотчас же перепродавали его и, получив барыш, закрывали мастерскую и снова поступали на службу. Если мастера пользовались почти неограниченной властью над учениками, то со своей стороны они должны были вести безупречную жизнь и быть опытными в ремесле. «Никто, — гласит статут ковалей проволоки, — не должен брать учеников, если он не настолько мудр и богат, чтобы мог учить и воспитывать их». Кроме того, мастер должен был иметь помещение и обучать учеников в своей собственной мастерской; был случай, когда прево уничтожил контракт на том основании, что хозяйка, принявшая ученика, не имела мастерской и ходила на работу в город. Они должны были давать помещение, одежду и пищу своим помощникам, «les tenir a leur pain et a leur pot»; если ученик хотел жениться и жить на стороне, то в некоторых цехах хозяин обязан был давать ему 4 денье за каждый рабочий день; даже тогда, когда присяжные смотрители общины удостоверяли опытность ученика и давали ему свидетельство о правоспособности, патрон должен был выплачивать ему небольшое жалованье или единовременную сумму; из тех же соображений корпорация кровельщиков бесплатно снабжала инструментами всякого ученика, отбывшего свой срок.

Однако статуты гораздо точнее определяли обязанности учеников, чем обязанности мастеров. В XIV в. прево Шатле внушает фабриканту дрожжей, что сам он может бить своего ученика, если считает это необходимым, но не может передавать этого права своей жене. Так как статуты в принципе допускали телесное наказание, то этот способ исправления неминуемо должен был приводить иногда к уголовным преступлениям. Документы, особенно XIV в., содержат немало таких примеров: один парижский ювелир избил своего ученика связкой ключей, и у того оказалась дыра в черепе и две шишки; некая Изабелла Берод повторяла на смертном одре, что умирает вследствие жестокого обращения с нею, что ее хозяин бил ее и топтал ногами.

Рабочий. Ученик почти не причислялся к цеху; зато он вступал в него вполне, лишь только кончал свое учение и становился valet, то есть рабочим. Число рабочих, которых мог нанимать мастер, не было ограничено: ограничений, которыми было обставлено поступление в выучку, было вполне достаточно для предупреждения избытка рабочих рук. Если некоторые статуты и запрещали патрону нанимать много рабочих, то лишь для того, чтобы наиболее богатые фабриканты не могли сосредоточить все производство в своих руках. В мастерские нанимались и пришлые рабочие, но для этого они должны были представлять свидетельство о прохождении курса выучки и отпускной билет от своих хозяев и подчиняться обрядам и обычаям цеха, в который они вступали. Некоторые корпорации ставили им еще особые условия: фабриканты застежек в Париже принимали провинциальных рабочих и подмастерьев лишь в том случае, если они уже работали раньше 8 или 9 лет, а пирожники не принимали такого рабочего, который не мог сделать в день тысячу маленьких пирожков, так называемых nielles. Наконец, почти все статуты отказывали в приеме рабочим, известным своей дурной жизнью. Средневековый ремесленник любил путешествовать; уже в XIV в. ордонансы упоминают о множестве мастеровых, переходивших из города в город, «чтобы учиться, видеть и узнавать друг друга».

Способ поступления на службу был крайне прост: не существовало ни контор, ни бирж — все делалось на площади. Под страхом денежной пени рабочие каждое утро являлись на свое сборное место (обычно на перекресток) и там ждали нанимателя; в тех профессиях, где рабочий нанимался на неделю, как например, у сен-дениских ткачей, эти собрания происходили не ежедневно, а еженедельно. Рабочие могли наниматься только к мастеру, и статуты запрещали им предлагать свои услуги прямо публике. Этот обычай, благодаря которому в один день и час и на одном месте собирались все наемники одного и того же цеха, чрезвычайно облегчал организацию союзов и стачек; они легко могли сговариваться и поддерживать друг друга. Так иногда и случалось, и именно поэтому в середине XIII в. руанским ткачам навсегда было запрещено собираться в том месте, куда они обыкновенно сходились. «Каждый раз, когда они собирались на указанном месте для найма, — писал руанский бальи в 1285 г., — они затевали сборища и заговоры, беззаконно и произвольно повышали плату и делали много других дурных дел, которые наносили вред общине суконщиков и всему городу Руану».