– А вы сами виноваты, что революции нет. Нет дисциплины – нет и революции. Есть дисциплина – есть и революция. Знаете, что Господь Бог сказал своему заместителю, когда тот позвал его на заседание реввоенсовета? Скажите им, что меня нет!.. А Галилео Галилей?! Что сказал Галилео Галилей святой инквизиции? Поскольку Земля вертится, приходится вертеться и мне!.. Идти можете? – шепнул он человеку в машине.

Тот всхлипнул.

– Цепляйтесь за меня и идемте!.. Вот этот соглашатель и предатель революционного дела, – возвысил голос Лев, – будет расстрелян мною сейчас же в коридоре Смольного института за все то хорошее, что он уже совершил и может еще совершить. Смерть буржуазным соглашателям! Долой Временное правительство! Да здравствует товарищ Троцкий! Претворим «Апрельские тезисы» Ильича в мае, июне или в августе будущего года… Ура!.. Ура!.. Ура!..

«Ура» на этот раз получилось неслаженным и робким. Еще мгновение – и нить порвется, – подумалось оратору. – Вперед, в институт, и дал бы Бог унести ноги!..

Он быстро поднялся по ступенькам и втолкнул вялого, как мокрый снег, министра в прихожую. Пнул солдата, спящего на полу у пулемета.

– Стреляй, мерзавец! Нас сейчас накроют!..

– Куда? – не понял солдат.

– Туда, – Троцкий показал на дверь и пинками направил солдата к выходу.

Сам же, взяв Чернова за руку, быстро увел его в восьмой кабинет.

– …Что? – нервно спросил у него Антонов-Овсе-енко, бегая по кабинету.

– Ничего, – ответил Лев Давидович, тяжело дыша. – Как обычно. Вулкан разразился ватой.

С улицы раздалась короткая пулеметная очередь. Ей ответили робкие одиночные выстрелы и тут же стихли.

– Вы знаете этого человека? – спросил Троцкий у государя.

Тот сидел за партой, накинув шинель на плечи, и пил слабозаваренный вчерашний чай.

– А ведь это член вашего кабинета, – подчеркнул Лев Давидович. – Министр земледелия Чернов.

– Ваше величество… Какими судьбами? – не поверил своим глазам министр.

– А вы какими? – спросил государь.

– Я по должности.

– Устанавливать контакты с бунтовщиками – это по должности? – осведомился гражданин Романов.

Говорил он в своей обычной манере, неброско и тихо.

– Но вы ведь сами здесь. Значит, тоже устанавливаете контакты, – пролепетал Чернов.

– Да хватит вам спорить, – отрезал Лев Давидович. – Оба хороши. Со своей беззубой политикой. Импотенты. Всё взвалили на большевиков и умываете руки.

– Когда это вы стали большевиком? Вы же меньшевик и «межрайонец»! – возразил Чернов, который начал уже приходить в себя.

– Недавно и стал.

– А гражданин Ульянов? Он же, как мне помнится, сказал публично, что если Троцкий станет большевиком, то я буду монархистом?

– Не знаю. Может, уже и монархист, – устало заметил Лев. – Не все ли равно? Что с Ильичом, что без него… А дело идет кувырком.

Замолчал. Сел за одну парту с государем и отпил из его стакана остывший кипяток.

Он вдруг вспомнил, что на квартире жены Каменева ему сказал один умный еврей: «Окститесь, Лев Давидович! Куда вы собираетесь вступать? Они же форменные бандиты!.. Вам, меньшевику-интеллигенту, нет места в этом вертепе!..» – «Да, – согласился с ним Троцкий. – Мне нигде нету места. Но это единственные бандиты, которые могут взять власть!..» Жена Каменева была его собственной сестрой. Все переплелось и срасталось в новый династический узел. А такие узлы нужно рубить. Мы, большевики, против любого династизма, и на2 тебе… уже ведем себя как привычные феодалы!..

– Не пойму я вас, господа… Что вам всем нужно? – спросил задумчиво государь.

– Нам нужен социализм, – предположил Лев Давидович, прогоняя прочь неприятные мысли.

– Уточните.

– Это им нужен социализм, а мы согласны на буржуазную демократию, – сказал Чернов.

– Но ведь уже демократия. Проезд бесплатный и много ворованного оружия, – возразил государь.

– Это еще не все. Землю вы отдали крестьянам? – спросил Троцкий, хрустя куском сахара.

– Так они сами ее забирают, – опять встрял в разговор министр земледелия.

– Бесплатно? Этого я не понимаю, – вздохнул Николай Александрович.

– Потому что на вас давят сословные предрассудки. Вы не нужны нам со своими предрассудками. Уезжайте. В Англию или куда там!.. Избавьте Россию от себя, гражданин Романов! – нервно вскричал Лев Давидович. – Христом Богом вас прошу, избавьте!..

– Да разве конституционная монархия плоха? При ней вы можете осуществить часть своих взглядов…

– Это каких же?

– Довершить земельную реформу и установить дисциплину. Избирательное право я уже дал. Хотите Учредительное собрание вместо Думы? Пожалуйста. Мы не против.

– Земельная реформа по-столыпински? И не подумаю, – отрезал Лев. – Нам нужен не кулак-лати-фундист, а коллективное хозяйство на социалистической основе.

– А если вас очень попросить?

– Никогда, – сказал Троцкий, но в его голосе государь уловил иное. По-видимому, крупному администратору нравилось, когда его о чем-либо просили.

– Я не тороплю. Вам есть над чем подумать, – и государь встал из-за парты.

– Нам всем есть над чем подумать, – заметил Чернов со значением.

– Вы куда это направились? – поинтересовался Троцкий у царя. – Во дворец или на Гороховую?

– Гороховая еще не обустроена.

– Значит, во дворец… Даже и не думайте. Разорвут, если узнают. Наступят сумерки, тогда и пойдете. Дайте охрану гражданину Романову, – приказал он Антонову-Овсеенко, – чтобы он хотя бы дошел до дворца.

– Понял вас, Лев Давидович.

– Тогда прошу меня извинить. Прощайте, господа-товарищи! Дорого бы дал, чтобы вас больше не видеть.

Решительным шагом Троцкий вышел из класса и громко захлопнул за собою дверь.

Однако в коридоре замедлил свой бег. Замешкался у двери и взглянул на непечатное слово из пяти букв. Его опять написали. Ощутил, что ноги ослабли от перенесенного напряжения. Сердце ныло, во рту была горечь.

В голове пронеслось, что силы могут быстро иссякнуть, если он каждый день будет отбивать какого-нибудь министра у разъяренной толпы. Кто оценит его подвиг и чем наградит? Ильичу на все наплевать. Он чурается грязной работы и пишет очередную брошюру о государстве. Нашел, когда писать. А я? Ничего не пишу, хотя я сам – литератор по призванию, не то что этот хитрый оборотистый Старик. Выдающийся, конечно, теоретик, но практик сомнительный. Создал боевую партию своим занудством. Из бандитов и параноиков. Всех оскорбил – и на2 тебе, он – первый! А я – вечно второй, как Энгельс? Скверно все. Кругом – или юристы, или писатели. С кем дело делать, куда вести?