– В Гвинете тебя усыпили. Для твоей же пользы. Я была свидетелем. Ты был страшно расстроен. На протяжении многих лет. Мы боялись за твое душевное здоровье.

– Меня, невинного человек, посадили в тюрьму за убийство жены и ребенка и приговорили к смерти. Как, думаешь, я мог себя вести? Распевать песни из «Оклахомы»?

Ее глаза увлажнились. Она смотрела в свой бокал. Я почувствовал себя подонком.

– Извини, – сказал я.

Трудно было поверить, что Сюзанне под пятьдесят. Она выглядела на тридцать пять. Но этого мало. У нее и манеры, и непринужденность были под стать.

– Последние два дня мне пришлось нелегко.

Она вздохнула и положила руки мне на колени. Возле меня закачалось дорогостоящее ароматное облачко.

– А каково было мне? Я знаю, что ты не убивал. А убедить в этом других мне не удалось. И ты не помог. Ну что ты говорил? «Я не могу ничего вспомнить». И все равно я всегда верила, что в конце концов вытащу тебя.

Многое нужно было узнать. Я перегнулся к столу, взял бокал, отхлебнул глоток иностранного пива и сказал:

– Я знаю, все так и было. И ценю это. А теперь расскажи, почему ты сказала, что видела меня утром мертвым. Потому что, клянусь жизнью – извини меня, – я это пропустил.

История была такова. Накануне, в одиннадцать вечера, ей позвонил домой представитель коррекционного заведения и сказал, что все пути к подаче апелляции исчерпаны. В восемь часов утра меня умертвят с помощью укола. Это было, конечно, через двадцать часов после того, как меня оттуда увезли.

Сюзанна, естественно, всю ночь названивала судьям и другим влиятельным лицам. В этот раз никто не пошел ей навстречу. Смерть и все тут. Не осталось ни одной нитки, за которую можно было потянуть, ни одного бывшего любовника, которого она могла бы обернуть вокруг своего тонкого пальчика.

Итак, в семь утра она поехала в частную пенитенциарную, а по совместительству убойную фирму Маккенд-рика, надеясь что-то сделать на месте, например заявить о моей невменяемости или сказать, что я чем-то заболел и надо повременить с казнью, пока мне не станет лучше. Она всегда была изобретательной женщиной. Я начал верить в то, что она испытывала искренние угрызения совести от надвигающейся казни, хотя трудно сказать, горевала ли она обо мне или гневалась из-за того, что проиграла дело.

Она замолчала. Ее бокал опустел. Сюзанна пошла в кухню и вернулась со свежими напитками для нас обоих. Я согласился, поскольку не каждый день человек слышит описание собственной смерти.

– А потом? – нетерпеливо спросил я.

– На шоссе у меня лопнула шина. Можешь ли ты в это поверить? Машина обошлась мне в четверть миллиона. Считается лучшим спортивным итальянским купе. А тут на тебе!

– Ты опоздала на мою казнь, Сюзанна? Как ты могла?

– Я старалась, Бирс. Они не имели права проводить без меня экзекуцию.

– Может, думали, что ты попытаешься их обмануть.

Она похлопала меня по коленям и быстро, по-деловому, чмокнула в щеку.

– Умный мальчик. Именно это и сказал мне ублюдок Йохансон, когда я наконец-то туда приехала. Заявил мне с самодовольной улыбкой на гнусной роже: «Ты слишком поздно приехала».

– Йохансон?

– Он был губернатором. Ты его знаешь. Наверняка знаешь. Он был там, когда я к тебе приезжала. Одиннадцать месяцев назад.

– Я был в заведении Маккендрика?

– Да! Нам надо было поговорить. О деньгах. Все это, иметь ли, недешево.

Я покачал головой.

Я ничего не помню.

Это было, – настаивала она. – Ты подписал бумаги. При свидетелях.

– Какие бумаги? Нет. Нет. Об этом потом. Я увидел тебя по телевизору, Сюзанна. Ты стояла и говорила, что я мужественно ушел из жизни и все такое.

Она кивнула.

– Да.

– Ты что же, вышла перед камерой и все сочинила? – спросил я, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал.

– Ну а что, по-твоему, я должна была говорить? – обозлилась Сюзанна. – Я пропустила казнь своего клиента, потому что у меня лопнуло колесо? Будь реалистом, Бирс. Насколько я знала, ты был мертв. А у меня карьера.

Теперь я увидел прежнюю Сюзанну.

– А ты не попросила показать тело?

Она посмотрела на меня как на дурака.

– С какой стати мне смотреть на труп? Я же адвокат. Представляю людей, которые пока дышат. Я что, вампир, бегающий за труповозкой и пытающийся выжать деньги из мертвеца?

Она окинула взглядом комнату.

– Похоже все это на то, что может получить за работу вампир?

У нее были свои стандарты. Просто они отличались от стандартов нормальных, цивилизованных человеческих особей.

– Ты говорила, – заметил я, – что я испытывал угрызения совести.

Она отставила бокал, взяла мои руки и заглянула в глаза.

– Бирс, – пробормотала она, прибавив в голосе низких тонов, он звучал искренно и сексуально. – Я знаю: ты не убивал Мирам и ребенка. Но много лет назад мир уже пришел к заключению. Не в твою пользу. Я ломала голову: что скажу всем этим людям. То, что ты кричал о своей невиновности вплоть до самой казни? Нет, этим бы я никого не убедила. Я поступила так из уважения к тебе. Если люди решили, что под конец ты раскаялся, то некоторые из них подумали, что ты не так уж и плох. Если бы сказала, что ты до конца кричал о своей невиновности, они бы решили, что ты осел. Так что бы ты предпочел?

– Правду, – сказал я, не задумываясь.

Она рассмеялась и снова взяла бокал.

– И что это за правда? – спросила прекрасная защитница и выдохнула в мою сторону облачко дорогой водки.

В ее словах был смысл. Мне хотелось найти слабые места в ее рассуждениях, но не удалось.

– Твоя очередь, – сказала она.

Я рассказал ей столько, сколько хотел, и увидел, как расширились прекрасные глаза.

Самое забавное, что, когда я закончил, она не задала ни единого вопроса.

– Человек, которого я видел перед тем, как выйти из Гвинета… то есть заведения Маккендрика, как там оно называется… Его имя Стэплтон. Ты его знаешь?

– Стэплтон, Стэплтон, Стэплтон… Хочешь сандвич или что-нибудь еще? Черт, не надо было мне отсылать слуг.

– Стэплтон. Или Стэп. Одно время был детективом. Потом ушел куда-то еще. Может, в секретную службу.

Она покачала головой.

– Не знаю. Ты говоришь, он положил на твой счет деньги?

– Немного. Четыреста шестьдесят тысяч. Они уже должны там лежать.

Могу проверить, если хочешь, – сказала она, словно это была самая простая вещь на свете.

Как, черт возьми, ты можешь проверить мой банковский счет?