– Она на нас прямо взъелась!

– Да, она хорошо умеет разделять работу и личную жизнь, – отозвался Джеймс.

– Вы уже тогда встречались?

– Ну… типа того.

«Какую паутину мы плетем, когда впервые лжем…» Короче говоря, Джеймс уже пожалел, что соврал. Если бы он рассказал коллегам о разрыве с Евой и выдержал ужасный напор общего любопытства и презрительной жалости, то не оказался бы в столь затруднительном положении. А он проявил слабость. Он солгал, ему поверили, и теперь приходилось расплачиваться. Ложь нужно постоянно поддерживать.

– Ты правда видел эту загадочную девушку, Парки? – спросил Гаррис, игравший в настольный футбол. Паркер кивнул. – Так, так, – произнес Гаррис. Он щеголял в клетчатой шляпе и ресторанной футболке с надписью «Туда и обратно. Самые большие гамбургеры». – А мы уже начали думать, что твоя новая подружка – это просто вырезанная тыковка…

– Ну что ты, я бы ни за что не совратил одну из твоих любимых тыковок, я знаю, как они тебе дороги, – слабо парировал Джеймс, вызвав смешки.

Он не желал играть в игры Гарриса, но не знал, как еще с ним общаться, не рискуя проявить прямую враждебность. Он как будто снова вернулся в школу…

– Она делает выставку в Британском музее, – ввернул Паркер.

Паркер не был злонамерен, но отличался редким простодушием, поэтому в качестве информанта мог навредить совершенно невольно.

– Пра-авда? – спросил Гаррис, гремя рычагами и, видимо, раздумывая, какую пользу из этого извлечь. – То есть вам обоим пока не до постели?

– Гаррис, заткнись, – велел Джеймс.

– Извини, папаша, – сказал Гаррис и тут же завопил: – Го-о-о-ол! Да я король футбола! Глядите все, я танцую!

Он затанцевал по кругу, и Джеймса чуть не стошнило от отвращения.

Рамона включила музыку, и Гаррис принялся рассказывать, как пинком сбил пластмассового фламинго в Кенсингтон-гарденс в присутствии Ника Гримшоу. Джеймс понял, что его муки временно закончились.

Он вновь вернулся к работе и подумал: Паркер увидит Анну на открытии выставки. У Джеймса было два малоприятных варианта: улучить минутку, признаться Паркеру, что он выдумал насчет девушки, и попросить ничего не говорить Анне. Например, сказать, что он сидит на антидепрессантах, а потому бывает не в себе. Или что-нибудь такое. Но Паркер, при всем его добродушии, страшное трепло. Он проболтается или по большому секрету расскажет какой-нибудь заразе вроде Гарриса. И тогда шуточки про тыквенную девушку будут в ходу еще лет десять. Нет уж, рассказать Паркеру – все равно что оповестить целую фирму.

Второй вариант лидировал с небольшим отрывом. Стараться, чтобы Паркер и Анна не пересеклись во время открытия, и надеяться, что до нее не дойдут никакие слухи. Джеймс понял, что придется прибегнуть именно к этому замысловатому способу.

Похоже, Лоренс не ошибся, хотя и неприятно было это признавать. Когда Джеймс вернулся из театра и провел небольшое расследование, то убедился, что Ева действительно пошарила по дому. Он заметил бледный кружок, оставленный на подоконнике горшком, но, чтобы погрызть листья в облаке смертоносной оранжевой пыльцы, Лютеру пришлось бы прыгнуть и стащить цветок на пол зубами. Столь невероятная демонстрация физической силы как-то не вязалась с этим котом. Лютер частенько впадал в ступор при виде собственного хвоста.

Еще Джеймс вспомнил, что оставил дверь спальни приоткрытой, а нашел ее закрытой. Хотя, наверное, Ева просто заходила в комнату за вещами.

На следующий день она прислала сообщение, предлагая встретиться вечером и поговорить. Ева впервые после ухода выказала какой-то интерес к возможному примирению с Джеймсом. Возможно, угроза продать дом возымела свое действие. Однако победа казалась совсем не нужной.

Когда Джеймс увидел Еву, которая стояла и ждала, с двумя трогательными хвостиками, как у студентки, у него стало тяжело на сердце, ноги и руки словно налились свинцом. Он почувствовал себя дряхлым стариком.

Ева перешла прямо к делу. Она шагала рядом с мужем, тесно переплетя руки на груди, с такой скоростью, точно стремилась к финишу.

– Тебе не кажется, что нужно было предупредить, прежде чем выставлять дом на продажу?

– Я предупредил. Я же сказал, что связался с риелтором.

– Не припоминаю, чтобы мы приняли совместное решение продать дом.

– Ты ушла. А мне одному так много места не нужно.

– Ты подталкиваешь меня?

Джеймс с трудом сдерживал гнев. Ему совсем не хотелось устраивать скандал прямо в парке.

– Подталкиваю? А разве мы договаривались, что я буду сидеть дома, как идиот, и ждать, пока вы с Финном изволите закончить «Серию на кушетке» углем и перейдете в джакузи с акварелью? Ты бросила меня, Ева. Знаешь, что значит это слово?

Он вдохнул воздух, такой холодный, что обожгло горло и легкие. Джеймс ждал, что Ева скажет, что порвала с Финном и признала свою ошибку, что она не хочет продавать дом. Иначе зачем бы ей приходить?

Ева молчала.

– Саре, наверное, тесновато. А ее парень не возражает?

Джеймс искоса взглянул на жену. Та смотрела в землю.

И вдруг внутри у него что-то подскочило, словно он с разгону налетел на ухаб.

– Ты живешь не у Сары?

Ева поджала губы и покачала головой.

Грудь вдруг показалась слишком маленькой для колотившегося в ней сердца. Джеймсу очень хотелось напрямик спросить, вправду ли все кончено, но у него перехватило горло.

Они пошли дальше.

– А говорила, что вы не спите. Какой удивительный поворот событий, – наконец произнес Джеймс, слыша в собственном голосе боль. Он ничего не выиграл. Даже наоборот. – Надеюсь, ты извинишь меня теперь, если я назову изменой то, что ты называла искусством. Ну, поскольку я оказался прав и вообще.

– Вот в чем дело, Джеймс. Тебя волнует только то, спала ли я с Финном. Тебе неинтересно знать, почему я ушла от тебя.

– Ты утверждаешь, что заскучала. Не знаю, чего ты ждала от брака. Мы ведь уже жили вместе. Свадьба – это праздник, вечеринка, а потом… снова прежняя жизнь. Значит, с Финном ты намерена рискнуть и оторваться? Интересно, что ты скажешь, когда он будет таскаться по клубам, а тебе перевалит за сорок?

– Финн говорит со мной как с равной. А не как с домохозяйкой, которую не стоит принимать всерьез.

– О господи, Ева, я никогда не смотрел на тебя как на домохозяйку.

– Знаешь, когда я поняла, что мне придется уйти, Джеймс? В тот вечер, когда пришли Джек и Кэрон.

– Неужели у меня получился такой ужасный плов?

– Ты целый вечер разговаривал с Кэрон.

– И что?

– Тебя восхищало все, что она говорила, и ты был таким веселым, смеялся. И совершенно не обращал внимания на то, что говорила я. Ты считаешь, что я мелкая и заурядная.