Катя положила на пол палочки, проговорила:

– Когда мы бежали от джунгар, меня ранили. Нож заговоренный оказался, попал вот сюда. – Катя провела рукой по правому предплечью. – Ерунда вроде бы, царапина, только очень больно. Через несколько минут я потеряла сознание и даже не помню, как оказалась на поляне. Помню только нестерпимую боль и холод. – Катя на мгновение замолчала, решая, говорить или нет о парне в золотой зале. Решила, что не стоит. – Потом в бреду этом я увидела золотую теплую жилку и ухватилась за нее. Оказалось, что это Ярушкина удача.

– Как? – У Енисеи от ужаса округлились глаза.

Катя покачала головой.

– Когда я пришла в себя, Могиня страшно ругала ее, сказала что-то про древний заговор на огне и крови, ассирийский.

– М-м-м, вот оно как, – выдохнула Енисея. – Тогда понятно.

– Ума не приложу, как все исправить…

Енисея посмотрела на нее, задумчиво отвела взгляд. Все окончательно запуталось.

– Ты сама-то как?

– Да я-то хорошо, что обо мне говорить, – удивилась Катя. – Могиня считает, что беду только отсрочила, а по мне, так я здорова как никогда. А вот с Ярославой беда.

– Это от того, что заговор тот с согласия делается и отдать ты должна была что-то взамен. Ну, вроде как купить ее удачу. А раз ты ничего не дала взамен, то ее удача как пришла, так от тебя и уйдет. Это не по правилам получилось, поэтому не навсегда. Можно поправить. Нужен другой заговор. Правда, ты сызнова почувствуешь страшную боль и холод.

– Ничего! А удача? Она снова к ней вернется? – обрадовалась Катя.

Но Енисея покачала головой, посмотрела строго, совсем как ее отец в том воспоминании:

– Нет, полностью не вернется. За то Могиня и ругала… Заговоры на крови и огне самые опасные, Катя. С ними шутки плохи.

Она вздохнула.

Катя удрученно кивнула.

– То есть все зря? – Она потерла подбородок. Плечи в задумчивости опустились. – Могиня этого не говорила, может, пугать не стала. Говорила, что нам нужно копьё Мары, или, как говорит эта девочка, Аякчаана, Маары, – собственно, из-за него мы к тебе и пришли.

Енисея нахмурилась.

Катя прикрыла глаза, устало выдохнула:

– Стоило мне от вас уйти, я столкнулась с этой девочкой Аякчааной. Она из моего времени… Ну, почти. Ее призвали Каменные люди-истуканы, потребовали добыть им это копьё. И пока она его им не принесет, проход в ее время закрыт. Мы пробовали вернуть ее домой, но она снова возвращалась.

– Копьё Маары, говоришь? – Енисея прищурилась.

В голове, медленно вырисовываясь, будто проявляясь из тумана, загорался план. Енисея прищурилась, стремительно встала.

– Утро вечера мудренее, идём спать! – скомандовала она и потянула Катю назад, в свою душную каморку. – Надо непременно повидаться с моим отцом. Если кто и знает о копье, так это он.

* * *

Ярушка видела, как встала и тихо вышла из светелки Катя, как следом за ней поднялась и исчезла в темноте коридора Енисея. Хотела пойти за ними, но с тоской выдохнула, представила, сколько шума наделает своей неуклюжестью и невезучестью, перевернулась на спину и уставилась в потолок: на нем играли темные тени. То ли блики от затухающего очага, то ли лунный свет из крохотного оконца под потолком.

Рядом почувствовала движение – это сел Истр, уперся локтями в колени.

– Чего вам всем не спится, а? – хрипло проворчал он.

– Ну вот не спится, и все тут. – Ярушка отвернула лицо к стене, не хотела говорить.

На душе было гадко, будто сотня диких кошек скреблась. Девушка спрашивала себя и никак не могла понять – рада ли она тому, что Олеба здесь не оказалось, что она оказалась избавлена от необходимости видеть, как он любезничает с Енисеей. Спрашивала себя и понимала: рада его отсутствию. Очень рада! Чувство облегчения прорастало в груди весенней почкой, пробивалось сквозь страх и пепел. «Они собираются пожениться», – тут же запульсировало в висках, вырвало тяжкий вздох из груди.

Истр придвинулся к ней, дотронулся до плеча:

– Ярослава!

Девушка не откликнулась, сделала вид, что уснула. Водяной устроился удобнее, словно и не собирался от нее отходить. Прошептал задумчиво, покосившись на спящую Могиню:

– Не переживай, вернем мы тебе твою удачу.

– Я не переживаю, – отозвалась все же Ярослава. – Спи уже!

И отвернулась к стене, укрылась плотнее шкурой, хоть и жарко под ней, но будто в домике, тихо и покойно.

Истр молчал. И Ярославе, как назло, не спалось. Чувствовала – он сидит рядом.

– Яруш, я сказать хотел… – Снова молчание. Ярослава изобразила, что спит, нарочно выровняла дыхание и засопела. – Спишь… Это хорошо, что ты спишь, не спала бы, не признался бы никогда. Ни за что на свете. Я… – Он замолчал, подбирая слова. – Лю́ ба ты мне.

Сердце забилось часто-часто, так гулко, что, казалось, Истр никак не может не услышать его. Ярослава забыла, что притворялась спящей, перестала сопеть и широко распахнула глаза. Что делать? Повернуться, сказать, что слышала? Сделать вид, что ничего не произошло? В голове весенней бурей мчались самые разные мысли.

Но, пока она пыталась поймать хоть одну, Истр тихонько отодвинулся и вернулся на свое место. Ярослава слышала, как прошелестели шкуры, как он вздохнул, устраиваясь поудобнее.

Скрипнула дверь, вернулись Енисея с Катей, а Ярушка все лежала без сна, распахнув глаза, и прислушивалась к себе.

Знала ли она, что Истр в нее влюблен? Нет. Но, конечно, должна была заметить. Как смотрел, как пытался помочь и за руку взять. Как всегда первым бросался на помощь.

Она тихонько развернулась и посмотрела на него сквозь прикрытые ресницы. Невысокий, коренастый и ладный – прямая противоположность Олебу. Волосы взъерошены. На вид еще совсем ребенок, оттого она никогда и не смотрела на него всерьез. Хоть и ровесник Олебу почти, Истр вошел в ту самую пору стремительного мужания, когда крепчает рука, смелеет взгляд и грубеет голос. Еще одна зима, и его будет совсем не узнать.

Девушка приподнялась на локте, посмотрела на него изучающе, с прищуром. Вздохнув, покачала головой и опустила голову на меховой валик.

Глава 16

Старый жрец

Енисея всех разбудила с рассветом. Колкий ветер проникал в пустынные помещения, свистел на лестницах и глухо вздыхал в переходах. Как живой.

Вчерашнее ощущение неловкости, пока они шли по заброшенному скальному городу, сегодня только усилилось – теперь все понимали, что город не просто пуст, потому что люди его покинули, найдя другое, более удобное место. Теперь все понимали, что эти стены стали символом одиночества и разорения. То, что вчера воспринималось