Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как больно было падать! Антон предал ее, смалодушничал и бросил на расправу этим отморозкам, Шкоде и Афросию. Как может она еще думать о нем?!
За собственную слабость становилось стыдно, перед самой собой совестно.
Катя вздохнула, провела рукой по горлу, растерла кожу на ключицах, пытаясь избавиться от ледяного кома, который все еще жалил в груди. Привстала и осторожно, чтобы не разбудить друзей, вышла из светелки Енисеи.
Она приветливо помахала ладошкой лунному свету, заглядывавшему через узкое слуховое окно, и побрела за ним, вдыхая прохладу. Камни остывали быстро, принося с собой сквозняки и сырость.
На душе было гадко и холодно.
Все шло как-то не так.
Она снова не дома. Снова ищет то-не-знаю-что.
Что, если ей не повезет и она окажется ТАМ… Там, куда ушел Антон.
Она прошла по коридору, который вел в одинокое жилище подруги, достигла ровного колодца лунного света, струившегося с верхнего этажа. Пройдя еще немного, она добрела до чьего-то забытого и заброшенного дома. Пересекла круглую комнату, такую же, как та, что она видела сегодня днем, и выскользнула на балкон.
Перед ней раскинулась притихшая долина.
В свете молодой луны сине-изумрудной лазурью стелились богатые поля. Поблескивая алмазной крошкой, мерцала быстрая река, разделявшая немногочисленные деревеньки, окутанные первым ночным туманом.
– Антон, – выдохнула девочка, доверившись ночи и ветру, как верным наперсникам.
Вроде даже легче стало.
Что терзало ее? Тоска? Чувство вины? Обида? Бессилие? Или…
Вернее, не так – что из перечисленного терзало ее больше? Какая-то заноза в сердце осталась у нее с тех пор, как в ее жизни появился этот парень. Что-то коснулось ее, не дав чувствам раскрыться. Поманило, приоткрыв завесу, и тут же вытолкало взашей, оставив недоумение и неудовлетворенное любопытство. Антон говорил, что у нее глаза цвета воды в Темзе.
Катя провела пальцем по виску, в том месте, которого совсем недавно касались губы Антона.
«Он предал тебя!» – услужливо напомнил внутренний голос. И на душе стало темно и душно. Катя испугалась – будто в груди рассыпался горячей золой черный морок, подбираясь к самому сердцу и застилая глаза гневом. Девушка отшатнулась, вцепившись в каменную кладку и посмотрев на луну – скорбную и тоскливую.
«Он спас тебя», – будто лунный блик по тонувшей во мраке душе, скользнула надежда.
– Вот ты где! – услышала она неожиданно за спиной и вздрогнула.
Енисея.
– Захотелось подышать немного, – не оглядываясь, отозвалась Катя. Вытерла слезу и в растерянности схватилась за воротник, надеясь, что ночь скроет от подруги ее смятение. – Здесь так красиво.
Как ни странно, Катя оказалась рада, что появилась Енисея и помогла прогнать не только мысли об Антоне, но и страх – почти физическое ощущение черного морока в себе. Как такое возможно, Катя пока не понимала. «Это все черная волшба Ирмины, ее нож отравленный», – предположила она.
Енисея молчала. Катя слышала, как тревожно бьется в тишине ее сердце, как волнение поднимается в ее груди и сбивается дыхание.
– Пойдем! – Енисея вдруг схватила ее за руку и потянула назад, внутрь жилища. – Хочу показать тебе кое-что.
Она стремительно прошла через круглую комнату, проскользнула по узкой лестнице вниз на один уровень и оказалась в еще одной небольшой круглой комнатке.
Посреди нее на ярком ковре лежали тряпичная кукла, стеклянные палочки, кубик.
– Что это?
– Мои игрушки…
– Это твоя комната?!
– Когда-то была, – кивнула Енисея и присела на ковер. Взяла в руки куклу. – Это Феофана, моя любимица. А палочки когда-то были ее домом. Когда город жил, палочки летали и их можно было закреплять, как тебе вздумается…
Катя взяла их в руки. Небольшие, похожие на эбонитовые указки из кабинета физики. Они слабо засветились в ее руках. В неярком сиянии, исходившем от них, Катя внимательнее осмотрела комнату Енисеи, отошла к стене.
В глубине небольшой ниши, закрытой когда-то наверняка красивым занавесом, было устроено простое спальное место. Рядом, в такой же нише, выдолбленной в камне, устроились многочисленные книги, кристаллы различных форм и цветов, свитки папирусов. На стенах красовались рисунки углем коз, овец, речки, разлапистого старого дуба – явно Енисеино творчество. А вот на рисунке мужчина держит за руку девочку в красивом платье. Это она сама с папой. Рядом – братья и мама.
Катя вернулась к центру комнаты. Ковер – круглый со спиралевидным рисунком – казался ей смутно знакомым. Она наклонилась ниже, разглядывая картинки: цветок, палочка, кружок, человеческий профиль, стрелка… Рисунки расположились один за другим, по спирали. Некоторые были сгруппированы по два, три или четыре. Она видела такое однажды на… Фестском диске![16] Но как такое возможно?! Катя подняла палочки выше, чтобы разглядеть рисунок лучше, и…
Палочки издали глухой звук, похожий на электрический, и ярко вспыхнули.
Енисея отпрянула, зажмурилась:
– Как ты смогла?!
Катя тоже растерялась:
– Да никак, просто в руки взяла. А что?
– Они раньше так светились! – Енисея прикрыла рот рукой и смотрела так, будто увидела Катю впервые, – с удивлением и настороженностью. Ее руки дрожали. Собравшись, Енисея выдохнула, призналась: – Я думала, там, в подвале Александрии, произошло чудо, думала, что ты вовсе никакая не дочь Велеса… Но, видно, я ошиблась… А Могиня права.
Она растерянно смотрела по сторонам.
– Я ничего не могу сделать. Отец так надеялся на меня, так рассчитывал, что я найду способ вернуть Силу, что с моим возвращением все изменится… И я вижу разочарование в его глазах. Он упирается, чего-то ждет. Но того нет во мне.
Она села на колени и прижала к груди лохматую, потемневшую от времени кукольную головку. Катя подошла ближе, ласково погладила подругу по плечу.
Та вдруг встрепенулась.
– Что случилось? – Енисея резко посмотрела на Катю, лунные блики играли лихорадочным блеском в глазах.
– Ты о чем?
– Что случилось за то время, пока я вас не видела? Что случилось с Ярославой? Она сама не своя: три раза упала на лестнице, пока сюда шла, порезала пальцы. Когда укладывалась спать, чудом не подпалила себя у очага – у нее загорелся подол. И вообще, я чувствую, с ней что-то не так. Словно это не Ярослава вовсе. Оттого и спрашиваю.
Катя вздохнула.
– Она и есть не своя. Я даже не знаю, как тебе это объяснить…
– Говори как знаешь,