Поначалу казалось, что земли всем будет в достатке. Левкиному отцу дали две десятины, и он начал ее обрабатывать. И пока он пахал, сеял и косил, у него с женой Сарой родилось десять детей: Исаак, Лева, Наум, Даня, Фира, Люба, Сара, Катя, Ася и Цива. У всех остальных переселенцев тоже оказалось по десять – двенадцать детей. В общем, сколько Яхве давал и как завещал евреям праотец Авраам, у которого тоже было восемь сыновей еще и дочки. Но что дочки? Они с приданым уносят из дома добро.

Выяснилось, что степная земля прокормить такое количество народа не может. Переселенцы годами жили в полуземлянках и спали покотом на земляном полу. К тому же какие из литовских или белорусских евреев земледельцы? Не их это занятие. Чтобы семье не умереть с голоду, старший Задов распродал все, что имел, и на вырученные деньги купил пару битюгов и тяжелую фуру – биндюг, поднимавшую пудов эдак сто пятьдесят, и поехал с семьей в город, который выстроил предприимчивый англичанин Джон Юз, – в Юзовку. Там дымили доменные печи, там высились пыльные терриконы, там были жизнь и работа.

Не дав семье вдоволь пищи и одежды, мудрый еврейский Бог одарил Задовых богатырским сложением и здоровьем. Когда кони не могли поднять в гору тяжелую фуру с окатышами или металлическим ломом, биндюжник впрягался третьим. Но раз соревнуешься с битюгами, получай и конский век – короткий. В сорок два года у главы семьи лопнула «становая жила». Много поднял.

«Дело» перенял старший сын Исаак, а Левка пошел на мельницу мешки таскать, успев к тому времени окончить два класса хедера и умея отличить букву «алеф» от буквы «самех». В пятнадцать лет парня приняли в доменный цех – чернорабочим. А именно каталем. Это было повышение. Он катал тяжеленные тачки по доскам, проложенным по земляному полу цеха. Для Левки такая работа казалась детской… Однажды, разогнавшись, он чуть не сбил с ног мастера. Тот, естественно, дал Левке по уху. Но Задов уже тогда был до крайности самолюбив. Он ответил. Мастер надолго попал в больницу, а Левку выгнали с «волчьим билетом».

Задова подобрали анархисты. Их простая теория пришлась по душе бывшему каталю. Всякая власть есть преступление, хозяин фабрики – эксплуататор и вор, собственность – грех, и отнять ее – дело благоугодное.

Левка участвовал в нескольких экспроприациях, с кровью и смертями – получил двадцать лет каторги. Но тут наступило время демократа Керенского, который призвал широко отворить двери тюрем для всех, пострадавших от царизма.

Теперь, после полученных в тюрьме уроков от старших, образованных товарищей Левка знал, что самый лучший вид анархизма – безмотивный. То есть, не рассуждая, уничтожать следует всех, кто служил прежнему государственному строю: присяжных поверенных, жандармов, офицеров и генералов, чиновников и даже носивших форму гимназических учителей.

В восемнадцатом году, когда на Украину пришли немцы, которые не разбирались в видах анархизма и вешали представителей всех фракций, Левка оказался в Царицыне, в отряде одесского анархиста Даньки Черняка. Данька в те дни организовывал группу анархистов-террористов для заброски к немцам в тыл. Вот тут-то Левку и заприметил человек Троцкого Яшка Блюмкин, тоже известный террорист. Он участвовал в убийстве немецкого посла Мирбаха, желая сорвать Брестский мир. Блюмкина тогда же посадили в тюрьму. Но, по настоянию Троцкого, тут же выпустили. Для выполнения важных заданий на оккупированной немцами Украине и для убийства фельдмаршала Эйхгорна, что Яков Григорьевич и совершил руками смельчака Борьки Донского.

– Будешь главой специальной группы! – сказал Блюмкину Троцкий.

Блюмкин стал генералом от террора. А Задов тем временем прибился к батьке Махно. Батьке нравился огромный, малограмотный, но смышленый еврей, биография которого почти с точностью совпадала с его собственной: чернорабочий, анархист, экспроприатор, каторга, освобождение, анархист-террорист… Одно только отличало их: Махно не зависел от Блюмкина. А Задов, толком не прочитав, подписал своей закорючкой обязательство сотрудничать с красной разведкой. И пришел день, когда к Задову явился человек с заданием от Блюмкина. Потом он приходил еще несколько раз…

Задов разглядывал Кольцова и гадал, мог ли такой человек быть послан Блюмкиным? Не того полета птица. Разве что от самого Троцкого? Или Дзержинский перехватил? Спросить? Так ведь не скажет! Но кем бы он ни был послан, а судьбу Левки Задова держит, пожалуй, посильнее, чем Задов – его. Ах, чертов документик, подписанный в восемнадцатом!

Леве хотелось поскорее разобраться, зачем полномочный комиссар пошел на такой риск, чтобы встретиться с ним? Неужели вновь потребуют убрать Нестора Ивановича? Нет, Левка схитрит. Батько дал ему чувство настоящей воли. Бескрайней. И не для того неделю назад Левка вынес на руках раненого Махно, чтобы теперь лишить его жизни.

Да и знают они там, что не пойдет Левка на это. Уже один раз отказался, решительно и наотрез. Так что же ему надо, этому посланцу, – за ерундой не отправят в самый махновский штаб ценнейшего для чекистов человека, бывшего адъютанта самого генерала Ковалевского.

Кольцов не мог не догадаться, о чем думает сейчас Задов, и ему оставалось лишь усмехнуться тому обстоятельству, что и он, Кольцов, тоже лихорадочно размышляет над тем, с каким заданием он прибыл к махновцам. Ведь не признаешься же Левке, что по глупости, по собственной оплошности и самоуспокоенности попал он в руки махновской глубокой разведки, которая искала «языков»…

– Задов, мы не потребуем от тебя делать то, что тебе не по нутру, – успокоил Левку Кольцов. – Ты не пешка в какой-то игре. Ты есть личность, и в наших интересах, чтобы ты такой личностью и оставался.

Задов удовлетворенно крякнул. Неглуп комиссар, не зря «полномочный».

– Вот такой вопрос: не пойдет ли батько на сговор с Врангелем? Мы этого опасаемся. Это открыло бы белым путь на Донбасс.

– Ни-ког-да! – Левка постучал своим огромным кулачищем по столу, отчего тот загудел, как музыкальная дека. – Являлся тут один от Врангеля на переговоры. Капитан. Только вчера с осокоря сняли. Три дня на суку висел… А ты бинты на ноге Нестора Ивановича видел?.. Пробовали через линию фронта во врангелевские тылы попасть. Ну пошустрить там среди обозов, как когда-то удавалось с Деникиным. Только тут шутка не вышла. Они пропустили нас, а потом с трех сторон зажали. Броневики, самолеты… серьезное войско у Врангеля. Еле мы оттуда вырвались, и тысяча хлопцев наших геройски там полегла… а батьке – пуля в ногу. Коня на тачанке ранили, я батьку на руки и – бегом… Не, насчет Врангеля у нас нема разговору. И разве б мы с вами, большевиками, воевали, если б вы крестьян не обижали? Вы их, простите, шерстите, как раньше помещик не шерстил! Последних лошадей отбираете, последний хлеб. А в армии у Махно кто? Мужики. Нет, они свои хаты на разграбление комиссарам не отдадут. На-ко вот, почитай ваши инструкции. Может, ты с ними еще не успел познакомиться?

Левка сунул Кольцову несколько листочков – копии приказов и распоряжений, добытых махновскими разведчиками:

«Тов. Буденному. Следуя личному распоряжению тов. Ленина, 1‑я Конная, продвигаясь на польский фронт через местность, находящуюся под влиянием Нестора Махно, должна как следует проутюжить все села, чтобы облегчить затем выполнение задач Продармии и войскам ВОХР. Председатель РВСР и Наркомвоенмор Л. Троцкий».