Сколько лет было колдунье Торбьерг, никто не знал. Гунналугу казалось, что в его молодые годы она уже была глубокой старухой, которую пора отправлять на погребальный крадо. Но он сам теперь далеко не молод, а старая Торбьерг совсем не изменилась. Ну разве что двигаться ей стало труднее, и теперь она уже не поднималась в комнату к Гунналугу, как было еще с десяток лет назад. Тогда она поднималась, чтобы посмотреть за работой темнолицего колдуна. Смотрела, если он разрешал, спрашивала, и он, если был в настроении, отвечал. Потом она начинала ворчать, потом и откровенно ругаться, обвиняя Гунналуга в магической безграмотности. И тем не менее порой советы Торбьерг давала ценные, и Гунналуг этими советами пользовался.

Показывать старой колдунье свою беспомощность ему не хотелось, хотя уровень его магических сил она, наверное, и сама определит. И, если ничего не получается у самого, следует попросить совета у старухи. Вдруг да подскажет то, что ей видно с высоты прожитых лет. Кое-что старуха, несомненно, знает и владеет некоторыми экзотическими техниками, о которых сам Гунналуг даже не слышал. И спросить Торбьерг следует напрямую. Это могут быть знания, мимо которых Гунналуг когда-то просто прошел, не посчитав их достойными изучения и пригодными для использования. Это могут быть тайные знания другой магической школы, в древности выступающей в качестве противоборствующей ордену темнолицых колдунов силы. Это может быть вообще что-то приобретенное самостоятельно. При всем отсутствии системы, которую давала изложенная в скрижалях наука, старая Торбьерг тоже кое-что знала и, возможно, в некоторых незначительных для него самого аспектах даже превосходила Гунналуга. Но отсутствие системы играло и свою положительную роль. Если во время проведения сложной магической операции следовал провал, то, не зная основополагающих сводов, не понимая сути связующих нитей, приходилось самостоятельно искать выход из положения. А провалов, судя по тому, что знал Гунналуг о мастерстве старухи, должно было быть множество. И тем не менее она добивалась результата. Следовательно, самостоятельно добиралась до сути и отыскивала выход. Значит, могла отыскать его и сейчас. Вернее, могла помочь ему отыскать…

* * *

– Твоя беда в том, что ты весь раскрыт… Ты плохой колдун, потому что весь раскрыт… Не только поэтому плохой колдун, но это главное… – не слишком опасаясь уязвить самолюбие хозяина башни, кричала слегка глуховатая и потому громкоголосая старая Торбьерг в ответ на откровенные жалобы Гунналуга.

– Я не о том тебя спрашиваю, старая дура, какой я колдун… Это я без тебя знаю…

– А я о том тебе говорю, что ты спрашиваешь. Я давно за тобой следила. Уже лет пять назад ты начал совсем портиться. Даже я, здесь, в своей каморке, сидя, чувствовала все, что ты делаешь, и видела все, что у тебя внутри осталось. И со стороны все, кому Один дал дар, видели. Твоя беда в том, что ты хочешь работать не головой, а силой. Я тебе много раз говорила это. А ты попробуй поднять тяжеленный камень над головой. Такой тяжелый, что жилки на висках лопаются. Поднимешь? Будешь ты при этом видеть, что вокруг тебя творится? Заметишь человека, который тебе в спину из лука целится? Только плохие колдуны всю свою силу выставляют. Хорошие головой работают и силу берегут. Может быть, ты просто исчерпал все, что тебе было отпущено Одином? Все разбросал, что копить должен был. Я тогда еще думала, на сколько лет такого родника хватит? Ты плохой колдун. Ты разорвал связи между внутренним и внешним «Я» и потому не можешь восстановиться.

– Применяя свою силу, я делаю то, что другие сделать не могут, – ничуть не обидевшись, сказал Гунналуг и даже сам гордость в собственном голосе услышал, гордость за то, что он делает, а другие этого сделать не могут. – Ты вот головой работала, а тебя хотели ни за что на кол посадить. И посадили бы, если бы не я. Я заступился, меня послушали. Почему меня послушали? Потому что моей силы боялись. И сейчас боятся. И ни у кого мысли не возникнет меня на кол сажать… Я для них больше, чем хозяин…

Он лучше старухи понимал, что есть разные школы колдовства и у каждой школы своя методика воздействия. Его школа именно такая. Хотя ни один из известных ему трех представителей ордена темнолицых колдунов никогда не показывал в работе такой магической мощи, как он. Он тоже сначала не показывал. Просто не умел. И, Торбьерг правильно заметила, научился выплескивать свою силу с такой мощью только около пяти лет назад. Но именно в этом его ценность и значимость. Хотя не признать частицы правды в словах Торбьерг Гунналуг не мог. Когда он работает в полную силу, он открыт. И, наверное, доступен для ментальных ударов со стороны. Но любой ментальный удар он ощутил бы на физическом плане. Значит, на него шли не ментальные атаки. Может быть, астральные, что гораздо сложнее и в исполнении, и в отражении, потому что саму астральную атаку, в отличие от атаки ментальной, физически не ощущаешь, а ощущаешь только последствия.

Да… Скорее всего, на него шла астральная атака. А такая атака может идти с любого расстояния, потому что тонкий астральный мир не знает расстояний. Но сам Гунналуг в астральном мире не работает, и потому защититься ему сложно. А защищаться необходимо. Необходимо сделать сеть с печатью Аполлония. Это мощная защита, самая мощная из того, что доступно Гунналугу без седьмой гиперборейской скрижали. Только вот где силы взять для сотворения сети…

– Тебя бьют, как раба нерадивого, а ты думаешь, что с тобой играют… – продолжала старая Торбьерг. – Так скоро придется тебе в пастухи наниматься, потому что колдовать, как прежде, ты уже не сможешь, а заниматься предсказаниями штормов не захочешь. У тебя одного честолюбия на весь Дом Синего Ворона хватит. Да и не умеешь ты предсказывать… Или, если уж совсем опустишься и не пожелаешь честно себе хлеб зарабатывать, станешь учителем. Ученика из молодых ярлов своего Дома подберешь и будешь, как все учителя, учить его тому, что сам уже делать не в состоянии.

– Учитель сам должен уметь…

– Вспомни хорошенько, много умел твой учитель?

– Много… Хотя… Хотя он объяснял, а я делал… Он заставлял меня повторять заклинания, и все получалось… Ты хочешь сказать, что получалось не у него, а у меня?

– Конечно… Ни один колдун, пока может сам работать, не берет учеников. Когда иссякнет, когда в своем деле чувствует себя загнанной лошадью, становится учителем… Но твой тебя плохо учил. Он не научил тебя защищаться.

– Это я потом сам учился. По книгам. Я своего выгнал из Дома. Ты этого можешь не помнить, потому что тебя тогда еще не было рядом со мной.

– Плохо научился. И потому тебя сейчас бьют, а ты бессилен ответить. А выгнал ты его потому, что он ничего делать не умел. Если бы он умел, он бы тебя выгнал. А теперь сам в его положении, без сил, и все тебя бить готовы и из Дома выгонять. Готовься. Скоро погонят…

Гунналуг уже начал сердиться. Сколько можно повторять одно и то же!

– Это я все и сам знаю, старая дура. Разве я затем к тебе пришел, чтобы ты говорила и без тебя известное? Я подсказки от тебя жду.

– Что тебе подсказать?

– Как узнать, кто меня атакует? И как мне, несмотря на эти атаки, подпитаться?