– Вот и сдохла бы сама. Пора уже…

Торольф встретил ее спиной и безмятежно протягивал руки к слабо горящему очагу. Поворачивался он медленно, одновременно с поворотом набирая в себя насмешливый гнев. Он обуздывать ее нрав научился давно, правда тоже не сразу. Сначала пробовал воспитывать руками, но побои, даже основательные, характер Хельги не меняли и только больше злили ее. Тогда Торольф сменил тактику и стал оскорбительно насмехаться над Хельгой, над ее манерами, над ее богатырской грубой внешностью. Это, к удивлению самого Одноглазого, быстро возымело действие и заставило жену смириться с главенством мужа.

– Я еще не все дела в этом мире завершила. Я еще за сына не отомстила.

– Кто-то разрешил тебе вернуться сюда?

– Я хотела узнать, как погиб мой Снорри…

– Я спрашиваю, дура, кто тебе разрешил вернуться…

– Я хотела…

– Мне наплевать на то, что хочет какая-то неумная и неотесанная деревенщина. Узнавала бы у себя в Доме… Узнать… Я бы тоже хотел это узнать. Но знаю только, что его убил в поединке сотник русов. Все? Узнала? Большего я сам не знаю. Тогда убирайся, не то я прикажу и из имения тебя выгнать. Плетками по твоей лошадиной спине и свинячьей заднице… Чтобы скакала, как лошадь до самого родительского дома. Пусть твоя деревенская семейка порадуется твоему возвращению.

– Ты даже в такой тяжелый для нас обоих час… – начала она укорять, но, к удивлению Торольфа, сама в атаку не пошла.

– У меня действительно тяжелые времена, – сознался он с насмешкой, снова поворачиваясь к очагу и протягивая к огню руки. – И ты мешаешь мне, как всегда мешаешь всем. Умного совета от тебя дождаться невозможно, а твои манеры пугают даже моих закаленных боевых троллей. Они стояли со мной у окна, когда ты приехала. Я предложил им в подарок такую женщину для развлечений. Они посмотрели и испугались твоей физиономии. Тролли тебя пугаются. И мне ты портишь настроение. Убирайся, я сказал…

– Я приехала помочь тебе, – сказала Хельга на удивление мирно.

Торольфу показалось, что голос Хельги прозвучал намного ближе. Он резко посмотрел через плечо и едва успел сделать шаг в сторону, чтобы ее нож прошел мимо его шеи и только чуть-чуть поцарапал плечо.

– Троллям меня!.. А тебя Хель заждалась в подземном царстве…

Торольф стоял перед ней безоружный и слегка растерявшийся, хотя не страх испытывал, а только насмешливое любопытство. Но воинский инстинкт сработал в ярле, и он ждал, когда она начет новую атаку, чтобы перехватить вооруженную руку. Он уже просчитал ситуацию и понял, что, перехватив руку, просто чуть-чуть подтолкнет Хельгу, и она упадет лицом в горящий очаг. Но Хельга или сама чего-то ждала, или не решалась на новый удар. И в этот момент открылась дверь, и в комнату с обнаженным кинжалом в руке быстро вошел Торгейр. Это было кстати, потому что помощник отвлек внимание Хельги, и Торольф успел сделать шаг на сближение, чтобы перехватить руку с ножом. Но Торгейр сделал быстрый скачок и метнул свой кинжал. Торольф хорошо знал, как умело пользуется помощник этим оружием. В какое-то мгновение Одноглазый даже посчитал, что с Хельгой уже покончено, но тут с удивлением почувствовал, что кинжал скользнул по его поднятой руке, только разрезав рукав чуть выше стального налокотника, ударился рукояткой о сам налокотник, изменил направление и пролетел мимо. Но если бы не поднятая рука, кинжал попал бы в горло Торольфа.

Ярл остановился, поймал взгляд Торгейра и все понял. Тот после промаха смотрел загнанной в угол крысой. И Хельга отступила на шаг.

– Меч! – ее голос прозвучал, как команда полководца. – Убей его…

Торгейр пришел в себя и сразу выхватил меч, но было уже поздно. Хельга отступила, оставила проход открытым, а Торольф легко и быстро, так быстро, что она не успела ударить, проскочил между женой и очагом к своему мечу, не вытаскивая его из ножен, сделал отмашку, и ножны слетели сами, ударив Хельгу по лицу, а Одноглазый оказался уже рядом с Торгейром. Но как хорошо тот владел кинжалом, так же плохо общался с мечом. Одного ложного выпада хватило, чтобы помощник сделал шаг не в ту сторону, и быстрая горизонтальная отмашка распорола ему живот. Все закончилось.

Торольф хотел сразу же расправиться и с Хельгой, но вовремя остановил руку. Ее следовало еще спросить кое о чем. А спрашивать у мертвых бесполезно.

В дверь вбежали привлеченные шумом трое воинов. Торольф сразу определил, что это воины не из тех, что прибыли с женой.

– В цепи эту убийцу и в подвал… – распорядился ярл. – И палача позвать из Ослофьорда. Допрашивать ее я буду сам. Тех… Семь десятков, что с ней прибыли… Сразу на мыс… По десяткам распределить в разные концы… Пусть русов встречают… И присматривать за ними внимательно, если что-то будет не так, пусть арбалетчики расстреляют их…

Хельга в дверях обернулась:

– Ты умышленно послал Снорри на смерть. Я это знаю…

– На смерть умышленно я пошлю только тебя… – сказал Торольф и вдруг улыбнулся, почувствовав прилив сил. Пальцы рук его больше не дрожали. Этот маленький эпизод вернул Одноглазому способность ясно мыслить и действовать адекватно обстановке. Он родился воином и всю жизнь был воином. И даже такая небольшая схватка вернула его в мир воинов. То есть Торольф Одноглазый стал самим собой – энергичным, предприимчивым, хитрым и хищным…

* * *

Гунналуг, проводив взглядом четверых стражников, верхом выезжающих за ворота, опять же взглядом проверил, как пятый стражник закрыл за ними ворота, послушал быстро удаляющийся цокот копыт и только после этого вернулся в башню. Там, на первом этаже, между спуском в подвал и комнатой кузнеца Торкеля помещалась еще одна маленькая комнатушка, отданная под жилье старой колдунье Торбьерг. Судьба этой старухи была чем-то похожа на судьбу Торкеля. Старуху обвинили в наведении порчи на дочь одного из младших ярлов Дома Синего Ворона и по приговору старшего ярла должны были посадить на кол, но Гунналуг тогда сумел отследить, что сглаз был наведен с другой стороны, он даже знал с какой, но сказал это ярлу только на ухо. Ярл, однако, поверил и отдал колдунью Гунналугу в помощницы.

Помощница, конечно, из Торбьерг была никакая. Правда, это именно она делала порошок для магических огненных треугольников, про которые Гунналуг знал из книг, но которыми раньше не пользовался. А Торбьерг пользовалась и научила этому тогда еще довольно молодого Гунналуга. Но в целом она, сама будучи колдуньей совершенно безграмотной и неумелой, постоянно ругала за неумение Гунналуга. Он, зная свою действительную силу, которую Торбьерг из-за своей слабости просто прочувствовать не могла, относился к старухе снисходительно и все терпел. Когда птица сидит на высокой скале на склоне горы, на которую в первый раз едва-едва взлетела, и посматривает на мир под собой, она себя считает самой высокой, вообще не принимая в расчет гору. Гунналуг чувствовал себя горой, а старая колдунья была птицей, что сидит на склоне и даже не смотрит на вершину, потому что туда взлететь с ее крыльями невозможно. Тем не менее старая Торбьерг была представительницей совсем другой школы, хотя, скорее всего, как и все колдуны, имела в корнях основу, уходящую в землю Туле, и эта другая школа иногда, посредством советов старухи, давала свой урок уже опытному и могущественному Гунналугу. Беда была в том, что у старухи не было системы, по которой ее учили. И в одних областях магических знаний она была на высоте, в других полностью проваливалась, и это не давало ей возможности обрести действительную силу.