а сам шасть на поветь. Слышу, девчонка верещит. Я в дом, а она ее лупцует, вицу из веника выдрала — и по ногам, по ногам… Чего глядишь, учителка? — Тяжело усмехнулся. — Поди, смеешься втихую над старым дураком? Другой раз меня на козе не объедешь, своих ребятишков на чужой подол не променяю. Пущай Юрка учится, ничего. И возы возить по дворам не буду… крест кладу на этом. Надо председателю, сам пущай везет. Говорю тебе — крест!

…Как путник не замечает порой первых предвестников грозы — ветер, рванувшись, закружил на дороге пыль, на горизонте мелькнул не то сполох молнии, не то отблеск большого костра, — так и Валентинка не предвидела, что над нею нависла беда. Когда в большую перемену к ней в комнату вбежала Зоя Ягненкова и сказала, что Анна Сергеевна ударила Куваева, а тот укусил ее за палец, Валентинка приняла это как явную несуразицу:

— Постой, Зоя, кто кого укусил? Ты что-то путаешь…

Но внизу слышались шум, крики, кто-то, охая, прошел по лестнице, и Валентинка, махнув рукой на заикающуюся от испуга Зою, спустилась вниз. Дети грудились возле печки, у которой на полу сидел Куваев. Нос и губа его были рассечены в кровь.

— Это Сергеиха его, — сказал Шатохин, стоявший рядом с Куваевым. — Он из рогатки стрелял, а она отобрала — и в печку. Он за рогаткой, а она увидела и дернула его за ноги. Он и хлопнулся об пол прямо носом. Она его за ухо, а он ее…

— Подожди, Леша, — прервала Валентинка. — Лучше помоги Толе умыться. Все идите в класс. Я сию минуту.

Она взбежала по лестнице. Перова стояла у комода, бинтуя палец. В комнате пахло йодом, валерьянкой.

— Анна Сергеевна, как вы могли ударить ученика?

— Ах, вы считаете, что я виновата? — резко обернулась Перова. — Это вы так воспитали своих зверенышей, что они кидаются на людей! Случилось то, что и должно было случиться, когда вместо учителей присылают взбалмошных девчонок. Больше вам не удастся клеветать на меня!

— Я клеветала? Анна Сергеевна!

Валентинка выскочила из комнаты. Зашла в класс. Дети сидели за партами притихшие, смирные. Толи Куваева не было.

— Где Толя? Домой пошел? — спросила она.

— Не знаем. Его Леонид Николаевич ругал, — сказал, пряча глаза, Шатохин.

— Идите домой. Больше уроков сегодня не будет.

Дождавшись, пока ученики разошлись, Валентинка помчалась по заснеженной тропе в Каравайцево. Надо увидеть Толю, все остальное неважно. Он сидел на полу, тогда, в коридоре, как загнанный, забитый зверек… лицо в крови, глаза испуганные, больные. Что он переживает сейчас? Лишь бы он был дома, лишь бы все кончилось благополучно. Кажется, Куваевы квартируют тут, напротив Волковых. Валентинка с трудом отворила тяжелую, обитую мешковиной дверь. Изба невелика, но сколько в ней мебели! Какие-то сундуки, комоды, диваны… У зеркала причесывалась женщина с нездоровым одутловатым лицом.

— Вам офицершу? — спросила она. — Нету, в город уехала.

— Толя дома? Пришел из школы домой?

— Нету. Рано еще, поди. Вы што, его учительша? Убег из школы? Может, я не видела, как прибег да на полати завалился? — Поднялась на приступок печи. — Нетути.

— Они что, на печке спят?

— Офицерша-то? Нашли дуру! — рассмеялась женщина. — У ней вон, цельный дворец. — Приоткрыла дверь в соседнюю комнату с никелированной кроватью и зеркальным шкафом. — Наволокла барахла наша вакуированная. Явилась-то с робенком да с одним чемоданишком, как было не пожалеть, не пригреть, — втыкая шпильки в закрученную на затылке косу, говорила и говорила хозяйка. — Муж аттестат прислал — мало! Сама в сельпе устроилась продавщицей — все мало! А как мужа-то ранило, написал, что ноги сильно повредило, она ему черканула от ворот поворот…

Валентинка, не дослушав, вышла: где все-таки Толя? Что с ним? Быть может, Шатохины знают? Мальчик постоянно бывает у них…

— Чего всполошилась-то, с моими Толька, вон на печи, — успокоила ее Марфа Ивановна, едва успела войти, спросить. — Я с фермы прибегла, а они жмутся обои на полатях, ревут в два голоса. Толька домой идти боится, мать у него без жалости.

Валентинка, все еще до конца не поверив, что с Толей ничего не случилось, заглянула на полати: мальчики спали, разметав руки, сбив к ногам полушубок. И столько было в их лицах доверчивой беззащитности, что у нее к глазам подступили горячие слезы.

В тот же вечер собрали педсовет.

Валентинка, не находя себе от волнения места, удивленно смотрела, как перешучиваются Перов и Катя — будто ничего не случилось, ничего не произошло! И Мария Тихоновна просматривает журнал какого-то класса…

— С Куваевым надо решать немедленно, — сердито сказал директор. — Вопрос о нем поднимался и прежде. Какие будут предложения?

— Исключить впредь до исправления, — жестко бросил Перов. — Нельзя позволять, чтобы учителя подвергались опасности со стороны этого хулигана.

— Опасности? — Валентинке показалось, что она ослышалась. — Толя для кого-то опасен? Да мы все в тысячу раз для него опаснее, со своим равнодушием, жестокостью! Посмотрели бы вы, как он живет, на какой грязной постели спит! А мать ходит в шелках! Вот кого надо судить, а не Толю! Нас всех, но не его!

— Вас, может быть, — насмешливо взглянул на нее Перов. — Но насчет нас… Запомните, никто из нас, в том числе и Анна Сергеевна, не позволит антипедагогического поступка. Например, привести ночью в свою квартиру пьяного парня. Или разбить семью ученика…

— А это уже подлость, — тихо сказала Аксенова. — Боже, какая подлость!

— За оскорбление вы ответите! — взвился Перов.

Валентинка слушала, с трудом улавливая смысл его слов, ею овладевал панический, леденящий ужас. Почему все молчат? Значит, согласны, верят? Молчит директор. Павел Иванович! И Катя… Почти ничего не соображая, дрожа от волнения и боли, Валентинка шагнула к директору:

— Со мной делайте, что хотите, только не троньте мальчика! Нельзя его исключать! Если нужен виновный, пусть я буду одна виновата! Толя тут ни при чем! — Спотыкаясь, налетая на стулья, выбежала из учительской.

Уехать! Куда? Не все ли равно! После всего случившегося, после того, что сказал Перов, ей здесь нельзя оставаться. Работу дадут, в райкоме комсомола ей много предлагали мест. Она решила пойти по пути мамы и не смогла… Лучше таскать кирпичи, копать канавы, что угодно, только не это. Не это!

Побросав в простыню платья, рубашки, стянула узел, нахлобучила поглубже шапку, выбежала на крыльцо. В учительской свет. Все еще говорят о ней или успели уже исключить Толю?

Промчалась мимо дремлющих в инее кустов, мимо одиноко торчащей посреди поля церкви. Выскочили навстречу первые елочки, за ними глухой громадой надвинулся лес. Валентинка остановилась. Убегает, как вор. Будто на самом деле совершила все, о чем