мы в сумерках тронулись в путь. Дынгай быстро отыскал звериную тропу, и через три часа мы уже вышли на Таланджу, где у Василия Карповича действительно была спрятана оморочка.

Я спросил его: почему он не хочет заночевать на берегу Таланджи и завтра чуть свет отправиться к солонцам? Он ответил:

— Зачем время терять, оморочка пойдет спокойненько, по течению. — Потом спросил: — Как на Алге, хорошо было?

— Не худо! — ответил я.

— Алга ничего себе речка, — мечтательно произнес Василий Карпович. — Она, знаешь, такая: куда ветер подует, туда и течет...

— Почему это, Василий Карпович?

Он промолчал.

— А почему она Алгой зовется, что значит по-нанайски Алга?

— Не знаешь почему? — переспросил он, и мне показалось, что лицо его при этом стало печальным. — Алга — это имя нашей девушки.

— Значит, с ней здесь что-нибудь приключилось, если в ее честь речку назвали, верно?

— Однако, паря, верно...

И вот что он рассказал:

— Давно дело, говорят, было, однако, вспоминают о нем и в Улике, и в Гаиле, и в других таежных селениях на наших малых речках. Жил молодой охотник Кянду, очень смелый, отчаянный был человек, ничего, говорят, не боялся. Медведя или рысь в тайге встретит — в сторону не свернет; за пантами пойдет — следом за ним счастье бежало. Такой, знаешь, был тот Кянду, что девушки на него заглядывались, однако он только одной улыбался при встрече. Все думал, что весной, после удачной зимней охоты, большой выкуп даст за нее, к себе в новую юрточку приведет. А звали ту девушку Алга. Откуда ни возьмись, беда с Кянду приключилась. Лег он однажды возле самой речки поспать, а тут как раз медведь вышел. Подкрался к Кянду, лапой его по лицу смазал, стал по траве катать, все равно как игрушку. Конечно, когда очнулся паря, то сразу вступил с медведем в драку, распорол ему ножом брюхо. А Кянду крови потерял много и совсем уже помереть собрался. В это время охотники мимо шли, подобрали товарища, быстро в оморочку его положили и в Гаил привезли. Прямо в юрту, где Алга жила. Девушка как глянула на своего любимого, так сама чуть от страха не кончилась. Двое суток не отходила она от него, как могла, лечила разными травами, однако, мало помогло ему.

«Не жить нам с тобой, Алга, в одной юрте, — сказал ей Кянду. — Никому я теперь не нужен, калека...»

Алга слезы глотнула, дух перевела и молвит ему:

«Не говори так, Кянду, добудем хорошие панты, заварим, лекарство приготовим, вылечу тебя».

«Где панты добудешь, теперь весна — олени свои старые рога только сбрасывают, а пока новые вырастут у них, ждать долго...»

«Я и весной панты добуду, вот увидишь, добуду», — сказала девушка.

Побежала Алга к одному охотнику, который тоже сватал ее, третьей женой хотел взять себе, и просит его в тайгу сходить, добыть хорошие панты. Конечно, смешно было ему слушать девушку, но уступил ей, согласился.

Пока охотник в путь собирался, Алга вперед побежала, превратилась в изюбра. Однако рогов у нее не выросло. Затосковала Алга: завтра охотник в тайгу выйдет, а у нее на голове пантов еще нет. В это время, как на счастье, первая весенняя гроза разразилась. Алга голову под молнию подставила, и сразу на том месте, куда она белым огнем ударила, выросли панты. И такие, знаешь, рассказывают, добрые, сочные, полтора локтя высотой и с пятью ростинами на каждом стволе. Идет себе Алга, несет, гордая, панты, ни от кого не прячется. А как увидела, что охотник с сопки спускается, из кустов вышла ему навстречу. Он выстрелил — не промахнулся, Алга закачалась, упала. Он быстро топориком панты срубил и принес в стойбище. Вот, паря, как дело-то, говорят, было...

Дынгай поспешно закурил трубку, посмотрел на меня. Я терпеливо ждал продолжения. Вынув изо рта трубку и зажав ее в ладони, Василий Карпович тяжко вздохнул и притихшим голосом сказал:

— Конечно, панты помогли, подняли Кянду. Он от ран оправился, стал звать Алгу, но нигде ее не было. Долго искали ее, а найти не нашли... Так никто и не узнал, что она в изюбра превратилась и вышла навстречу охотнику. И ушел печальный Кянду из Гаила. Много лет бродил он, следы своей девушки искал, и так до глубокой старости один свой век прожил. Его уже в живых давно не было, как вдруг слух пошел, что Алга в речке утонула. С тех пор и назвали речку ее именем. Ты сам видел, наверно, сколько на Алге изюбров бывает, — тьма там изюбров бывает.

— Почему же ты, Василий Карпович, не любишь за пантами на Алгу ходить? — спросил я Дынгая.

— Я лучше на свои солонцы пойду!

Как ни была сказочна эта история о нанайской девушке, превратившейся в оленя, но по тому, как трогательно рассказывал ее Василий Дынгай, я понял, что она очень близка гаильским охотникам. Подобно песчинке, попавшей через раскрытую ракушку в мантию моллюска и превратившейся в жемчужину, случай с Алгой вырос в чудесную легенду о необыкновенной любви.

...Оморочка, покорно слушаясь умелой руки Дынгая, осторожно скользила по Таландже. Навстречу в розовых от догорающего заката сумерках проносились крутые лесистые берега. Дынгай курил и был задумчив.

— Думаешь, теперь так не бывает? — спросил он вдруг. — Честное слово, бывает. За хорошего человека не жалко, паря, и сердце свое отдать.

...На рассвете мы причалили к солонцам.

В пору пантообразования изюбры особенно нуждаются в соли и чуют ее издалека. Когда они добираются до солонцов, то долго оттуда не уходят, разрывают копытами почву, лижут ее. Охотники давно заметили, что на солонцах изюбры не так чутки.

Дынгай отлично готовил искусственные солонцы для приманки изюбров. Поздней осенью, перед тем как пойдет снег, он выбирал в тайге тихое, безветренное место, выкапывал десять — пятнадцать ямочек, засыпал их грубой солью и прикрывал сверху тонким слоем земли. А с наступлением весны, когда стаивали снега, соль растворялась, пропитывала почву. Как бы ни были скрыты в тайге солонцы, изюбры непременно учуют их, придут к ним.

Поблизости от солонцов охотник и устраивает себе «сидьбу», чтобы подкарауливать пантача.

У Дынгая сидьба была