– И ещё, – продолжил президент, – я хочу, чтобы вы поняли простую истину – не следует думать, что те методики, что мы используем за пределами Штатов, неприменимы внутри страны. По каким-то там замшелым и всеми забытым причинам. Если мы добиваемся успеха, игнорируя не нами и не для сегодняшнего дня придуманные «правила игры» в окружающем мире, то следует распространить эту полезную практику и на внутренние дела. Чем, в конце концов, какой-нибудь штат Оклахома лучше Гватемалы или Ливии, а его губернатор – тамошних диктаторов? Особенно если вдруг начнёт вести себя неправильно с точки зрения высших интересов нации. Вы меня поняли? – с нажимом повторил Ойяма.

– Да, сэр. Я хорошо вас понял. Просто я смолоду привык, что американцы отличаются от других… народов. И с ними не принято обращаться, как с… гватемальцами. Всё же… неотчуждаемые права гражданина и тому подобное… Наша исключительность…

Судя по голосу, генерал был не то чтобы растерян, а оказался в состоянии человека, вот только что узнавшего, подобно герою Достоевского, что Бога нет. И тогда какой же он штабс-капитан?

Да… Даже на самых высоких должностях урождённые «ВАСПы» остаются в той или иной степени муравьями. С несколько большим по объёму нервным ганглием, заменяющим мозг, в котором помещается в нужное число раз большее количество потребных для отправления функции инстинктов. Времена таких личностей, как Ф.Д. Рузвельт или генералы Эйзенхауэр, Брэдли, Маршалл[72], безвозвратно прошли.

Ойяма это сразу уловил, хотя о Достоевском даже и не вспомнил. Паттерсона следовало одёрнуть. Привести в чувство, чтобы снова начал функционировать согласно Программе, подразумеваемой наличием четырёхзвёздных погонов на плечах.

– Отвыкайте! Вы солдат, а на войне обстановка может меняться каждую минуту. Не мне вас учить. Вспомните, в сорок первом году весьма оперативно согнали в концлагеря всех японцев, а они были гражданами США не в первом поколении. Чем остальные лучше? И разве в силу «исключительности» наших американцев мы сохраняем для них смертную казнь и многосотлетние сроки заключения? Неужели с «высшими существами» так обращаются? Европейцы и даже русские давно от подобного отказались. Как вы думаете, почему?

Вопрос был, прямо скажем, не из тех, на который легко ответить человеку, давно разучившемуся думать самостоятельно, а тем более – выстраивать умозаключения, в просторечии называемые силлогизмами[73].

– Поразмышляйте на досуге, но только после того, как с прочими проблемами разберёмся. А пока просто выполняйте мои, и только мои, приказы. Письменное подтверждение вы получите. Теперь следующее. Вы сейчас один или с кем-нибудь занимаетесь перспективным планированием, что я вам поручил при последней встрече?

«Вот, дьявол, неужели он уже всё знает и установил за нами слежку?» – подумал генерал и тут же решил, что, вступая в «президентскую команду» и надеясь на крупный выигрыш, начинать со лжи и даже умолчаний – стратегически невыгодно. Более того, ведёт к катастрофе ещё на «стадии развёртывания войск».

– Да, со мной сейчас вице-президент. И только что изложил мне почти слово в слово то, что вы сейчас сказали. Я думал, вы его и прислали…

– Да ну! Старина Дональд? – восхитился президент. – Ну и чутьё у человека. Дайте-ка ему трубочку…

Паттерсон протянул вице-президенту свой аппарат.

– День добрый, мистер Келли. Очень рад вас слышать. Я всегда знал, что вы – надёжный помощник. Оказывается, даже лучший, чем я предполагал. Шуточка с прессой – ваша заслуга?

– В какой-то мере… – не стал вдаваться в подробности Келли.

– Великолепно сделано. А – зачем? – вопрос прозвучал внезапно и резко, как щелчок ковбойского бича.

Отвечать требовалось быстро, чтобы президент понял, что его «вице» давно определился со своей позицией и действует отнюдь не под влиянием минутного каприза или чьей-то угрозы – «Великолепной четвёрки» дам либеральной сексуальной ориентации прежде всего. Впрочем, уже тройки. И не факт, что число их и дальше не продолжит сокращаться. Жаль, он не слышал, что говорил Ойяма генералу. Но и по ответам того можно о многом догадаться.

– Я давно уже пришёл к выводу, что нынешняя конфигурация власти, и персональная и… вообще, больше не соответствует базовым интересам Америки. Сегодня всё же не восемнадцатый век…

Как с вышки вниз головой прыгнул, без подготовки и даже не раздеваясь. Плохо будет, если не рассчитал и соприкоснётся с водой плашмя. А то и вообще – в бассейне не окажется воды!

– Правильно мыслите, Дональд. Далеко не восемнадцатый… И кроме сиу и команчей есть противник пострашнее. Хорошо. Работайте пока с генералом, если нашли общий язык. Чтобы было проще, имейте в виду – на специалистов Феликса можете рассчитывать полностью. И как на организацию достаточно интеллектуальную, и как на физическую поддержку…

Феликс – это был вице-адмирал Феликс Гораций Шерман, начальник военно-морской разведки США, человек, на которого Ойяма мог рассчитывать просто как на личного друга, готового на всё, как это бывало в почти забытые Америкой суровые времена первопроходцев и золотоискателей. А если это «всё» подкреплялось авторитетом Верховного главнокомандующего и позволяло свести счёты с омерзительными шлюхами (этот термин применим к лесбиянкам?), наложившими свои когтистые наманикюренные лапки на святая святых любого государства – разведку, контрразведку и «национальную безопасность», – Шерман готов был свернуть им головы своими руками. И силы, и ненависти хватило бы.

– Это очень хорошо, – с удовлетворением ответил Келли. Военно-морская разведка – гораздо более полезный инструмент в предстоящей борьбе, чем сомнительные войска Паттерсона. – Могли бы вы, сэр, передать нам прямо сейчас какой-нибудь документ, подтверждающий наши особые полномочия, чтобы в случае чего у иных должностных лиц сомнений не возникало?

В трубке на несколько секунд наступила глухая тишина, видимо, президент отключил звук и с кем-то ещё разговаривал.

– Хорошо, – наконец ответил Ойяма. – Так будет правильнее. Это генерал подсказал, он вообще любит письменные приказы, или вы сами додумались?

– Это обычная практика, сэр. Устные распоряжения – для незначительных поручений. А в нашем случае…

Все трое старательно избегали хоть как-то сформулировать суть и смысл «случая». Очень сложно людям, воспитанным на опыте многих поколений предков и предшественников в священном преклонении перед Конституцией и Законом, признать вслух то, что уже давным-давно совершилось – ещё при Вудро Вильсоне или первом президентском сроке Рузвельта. Как католическому епископу заявить перед телекамерами, что большая часть его клириков – гомосексуалисты-педофилы. Равноценно и президенту – согласиться, что Конституция и Закон повешены на гвоздик в отхожем месте, и только их ксерокопии регулярно демонстрируются толпе, чтобы она верила, что живёт в самом демократическом и правовом государстве этого погрязшего в смуте, хаосе и грехах мира.