— Ладно, не ной. Наведу в хозяйстве порядок.

Тутси понимала, что Ритка права, и это особенно злило ее.

Как-то, когда Гор был у нее, Тутси намекнула: не может ли он еще достать этих газовых баллончиков и пистолетов, у нее — подруги, им бы тоже пригодилось; она, разумеется, никому ни слова…

Под тем предлогом, что ему нужно вспомнить, какой фирмы были принесенные раньше, Гор попросил показать ему пистолет. Тутси смутилась. Сказала, что забыла, куда положила, словом, несла всякую ерунду. Было ясно, что она все отдала.

Гор остался доволен.

Он все понимал и рассчитывал, этот многоопытный Гор. Он, например, понимал, что Игорь отнимает у Тутси время, следовательно, и деньги. А как компенсировать? И он незаметно, под разными предлогами, увеличил свои гонорары.

Тем временем газовый арсенал следовал своей дорогой.

Перед Игорем встала та же проблема, что в свое время перед Тутси: как объяснить ребятам происхождение пистолетов и баллончиков?

Привыкший говорить правду, он просто объяснил, что вот одному другу привезли из Польши и тот продает. Других объяснений никто у него требовать не стал. Только Миша Крючкин настоял, чтобы все оплатил кооператив.

А группа самозащиты приобрела вполне законченные формы. В нее входили человек тридцать наиболее решительных, энергичных, отчаянных ребят, большей частью молодежь. Переписали друг у друга телефоны, чтобы можно было, в случае чего, срочно собраться. Назначили старших. В группе была лишь одна женщина, конечно, Люська-культуристка. Отделаться от нее оказалось невозможным. Она, забросив атлетическую гимнастику, усиленно занималась каратэ, и довольно успешно.

Первой акцией (уже слово «акция» появилось в лексиконе группы) была давно задуманная карательная экспедиция против главаря рэкетиров. Установив его личность, в группе испытали некоторое удивление. Это был атаман банды, босс рэкетной мафии, по существу, опасный преступник. Хоть никогда никаких приводов и вообще дел с милицией не имел. Но в прошлом…

В прошлом это был известный спортсмен, заслуженный мастер спорта, чемпион Европы, трехкратный чемпион страны по дзюдо, победитель многих соревнований.

В свое время эта фамилия была настолько в спортивном мире известной, что атлетисты стыдились произносить ее и называли объект акции Бугром.

Так вот, Бугор имел в Москве, на Кропоткинской, квартиру, в которой практически не жил. Жил он на даче. Приезжал и уезжал в самое разное время. Дача охранялась так, что надо было искать другое место встречи.

Его нашли. Оказалось, что Бугор частенько заходил в некое кооперативное кафе, тоже находившееся на Кропоткинской. Что ж, у каждого свои слабости…

У этого кафе и решили атлетисты подстеречь Бугра.

В тот вечер Игорь закончил работу рано. У шефа происходило заседание одного из бесчисленных советов, членом которых он состоял. Такие заседания оканчивались поздно, и шеф отпускал Игоря.

Иванов-Лембрэд по дороге на заседание, как обычно, пересказывал своему водителю новости.

— Вот ты живешь, Лосев, спокойной жизнью, — рассуждал он. — Ты слышал слово «рэкет»? Тихо! Смотри, куда едешь! (Игорь чуть не влетел в другую машину, услышав этот вопрос.) Об этом сейчас все газеты пишут. Читать, читать прессу надо, Лосев! Эти рэкетиры взимают дань с кооператоров, взрывают их кафе, вывозят за город, пытают. И представь, все сплошь — спортсмены!

— Кто спортсмены? — спросил Игорь, чтоб показать, как он внимательно слушает.

— Рэкетиры, кто! Вроде тебя — культуристы, каратисты, самбисты. Вот ты приходишь в кафе, проводишь пару приемчиков на официанте (да нет, ты наверняка выберешь официанточку) и требуешь, чтоб тебе каждый месяц платили… Сколько ты с них требуешь?

— Иван Иванович, я ничего не требую, я в такие кафе не хожу…

— Не ходишь, так будешь ходить. Учти, все кооператоры — жулики. Так что требуй с них как следует!

— Иван Иванович, — запротестовал Игорь, — да не собираюсь я вашим рэкетом заниматься! Наоборот, я бы с удовольствием давил их.

— Ну и прекрасно! — легко согласился Иванов-Лембрэд. — Раз они бывшие спортсмены, я тут заказал о них материал своему лучшему сотруднику. Шустрый парень — напишет. Но, Лосев, — он поднял палец, — трудно собирать материал. Трудно!

«Подкинул бы я тебе материал, первый сорт», — подумал Игорь.

— Так что, — продолжал Иванов-Лембрэд, — сейчас все газеты и экраны полны жуткими делами. Вон тут недавно показывали… — и он пустился в подробный рассказ о борьбе с рэкетом.

— А все отчего? — неожиданно перешел к другой стороне вопроса Лембрэд. — Оттого, что спортсменов за людей не считают. Ты же знаешь: гимнастки-крохотули по четыре-пять часов в день тренируются, пловцы по сто километров проплывают…

— Уж по сто!

— Ну по пятнадцать! Вся молодость уходит. А потом? Вон циркачи, балерины, им пенсию, еще сорока лет нету, дают. А спортсменам — шиш! Кончил выступать — устраивайся как хочешь! А он ничего, кроме как бегать или мяч гонять, не умеет. Нет профессии, понял, Лосев?

Игорь молчал. Ну нет так нет. Ему предстояло в тот вечер показать некоторые свои отнюдь не профессиональные таланты, и этим были заняты его мысли.

— Иван Иванович, — спросил Игорь, — а если такие организации создавать, которые будут с этими рэкетирами бороться? Из народа!

— Так есть же, Лосев, милиция, прокуратура, дружинники наконец, они…

— Да ничего они не делают, — с досадой перебил опять Игорь, — они, может, и рады бы, да не могут — прав нет, нет против рэкетиров законов…

— Ты что, Лосев, гражданскую войну предлагаешь? Все начнут друг с другом расправляться. С любым неугодным. Как в добрые старые времена. Только тогда доносом, а тут прямо дубиной. Отбил, например, кто у тебя очередную Дульсинею, ты его тут же в рэкетиры зачисляешь и ночью кистенем на большой дороге приглаживаешь. Так? Ты сам и свидетель, и прокурор, и судья, и палач — большая экономия на правоохранительном аппарате. Даже больше, чем в тридцатые годы. Там хоть тройки решали, а тут один товарищ Лосев.

Игорь сделал отчаянную попытку отвлечь своего шефа:

— Иван Иванович, что вы меня все девчонками попрекаете! Прямо я у вас такой ходок. Я, может, скоро женюсь.

Попытка блестяще удалась.

— Ты? Женишься? Лосев, ну зачем ты издеваешься? Именно издеваешься. Если ты и женишься, то не раньше шестидесяти лет. Вот когда станешь вроде меня полным маразматиком…

— Иван Иванович, ну какой вы маразматик! — слабо запротестовал Игорь.

— Ладно, ладно, — Иванов-Лембрэд погрозил пальцем. — Думаешь, я не знаю, что вы там, молодые, про нас, мафусаилов, думаете? Все знаю. Вот будешь, как я, — дряхлый, больной, беспомощный (Иванов за всю жизнь свою не болел даже насморком), тогда женишься, чтоб она за тобой ухаживала. Ублажала.