– Что? – Дуги повернулся ко мне, его глаза были полузакрыты, челюсть дрожала. Он хлюпнул носом, крепче натянул второй джемпер на плечи, но посмотрел туда, куда я указывала.

– Брошь, – сказала я, игнорируя его вздох. – Вот здесь.

И протянула предмет Дуги. Вместо того чтобы пытаться увидеть что-то на коротком расстоянии между нами, он взял брошь из моих рук и тоже покрутил.

– Может быть, – сказал Дуги. – Ты имеешь в виду эту фигуру посреди огня?

– Огня? – Я моргнула. – Какого огня?

– Этого. – Он указал на неровные царапины, которые я не смогла опознать. – Это же пламя, верно?

Я не знала точно – как по мне, линии не особо походили на пламя, – но вспомнила, как легко Дуги интерпретировал дольмен, когда я не видела ничего, кроме кучи камней.

– Точно.

– А это похоже на дары.

Дары? Я забрала у него брошь. Я не видела никаких «даров».

– Где?

– Тут. – Он потянулся и провел пальцем по нижней части броши, напротив человека в языках огня. – Видишь? Какой-то горшок, а это копье или топор… сложно сказать. Определенно ритуальные подношения.

– Ритуальные подношения? – повторила я, стараясь не выдать, что слышу подобное впервые в жизни.

– Ну да, священные подарки богу и все такое.

– Точно. – Откуда он все это знает? – Так, значит… это у нас бог? – Я указала на обнаруженного мной человека.

Дуги скривился:

– Вряд ли, учитывая, что он посреди огня. Если только это не дьявол. Или демон.

– Что-то злое… – Мои мысли мчались. Я снова посмотрела на нацарапанную фигуру мужчины, неровные штрихи вокруг которого, по словам Дуги, были пламенем. – Или это… – Я прищурилась, связывая линии в голове. – Крылья?

– Да. – Дуги пожал плечами. – Пламя, крылья. – Он остановился и подумал: – Может, даже волны.

Молчание. Неловкое молчание.

Я не знала, о чем думал Дуги, но только одна мысль крутилась в моей голове.

Что, если брошь все-таки старая? Действительно старая?

Что, если какой-то дух привязан к ней, к уединенному дольмену, где она мирно лежала до тех пор, пока Дуги не стал бродить там, где не следовало? Это звучало нелепо, настолько нелепо, что я даже не могла заставить себя сказать это вслух во второй раз.

Но эта теория никак не давала мне покоя.

И теперь мысль закрепилась в глубинах моего разума, и тьма – уже неприветливая, пугающая – стала попросту ужасающей. Что скрывалось там, в ночи? Было трудно остановить мое воображение, что подхватило данное Эммой запутанное описание злодея. Теперь каждый порыв ветра словно нес с собой загадочные шумы. Низкие стоны, пронзительные вопли, шепот. Воздух будто перебирал мои волосы невидимыми пальцами, отчего у меня по коже бегали мурашки даже под толстовкой.

Огонь, прежде просто удобный, стал абсолютной необходимостью. Рядом мы держали аккуратно сложенную кучу дров. Во время обеих вылазок в бухту мои мысли были далеки от сбора топлива, и осталось у нас весьма немного. Я не хотела тратить древесину, но огонь отступал в кучу дымящегося пепла. Жар по-прежнему катился по тлеющим углям, но свет угасал, тьма проникала в наш круг, так что было трудно разглядеть силуэт даже сидящей неподалеку Эммы. Я открыла рот, чтобы предложить все-таки использовать наш истощающийся резерв, но Дуги уже протянул руку и выдернул пару приличных ветвей.

– Они не разгорятся, если протянем дольше, – сказал он, вонзая их в сердцевину огненной ямы. Взяв более тонкую палку, Дуги потыкал в тлеющую кучу, пока пламя не стало жадно грызть свежее топливо. Он бросил веточку в огонь и довольно откинулся на спинку стула. Хотя его лицо выражало тревогу. Я знала почему.

– Как думаешь, надолго нам хватит? – спросила я, указывая на наши запасы. Осталось всего четыре или пять бревен и несколько горстей сушеных водорослей и трав.

Дуги пожал плечами и поморщился. Не сильно обнадеживающий знак.

– До утра? – нажала я.

– Мы будем сидеть здесь всю ночь?

Да. По крайней мере, я так планировала. Ни за что не полезла бы в палатку по темноте. Хрупкий материал едва мог защитить от погодных условий, какой у него шанс выстоять против мстительного духа?

Дуги, казалось, читал мои мысли.

– Мы могли бы запереться в «Вольво», – предложил он.

Сталь и стекло куда прочнее, чем брезент, но…

– Мне нравится свет, – сказала я.

Наступила долгая пауза, затем Дуги тихо признался:

– Мне тоже.

– Нам понадобится еще топливо? – спросила я.

Дуги задумался на мгновение, затем кивнул. Я вздохнула. Так и знала. Дуги был не в том состоянии, чтобы бродить вокруг, а Эмма все еще дрейфовала меж мирами. Оставалось лишь…

– Хорошо. – Я решительно встала. – Так тому и быть.

– Что? – Дуги поднял брови. – В одиночку? Нет, Хезер.

– Да, – возразила я. – Я недалеко. Даже не покину пляж. Вроде я видела какие-то коряги на той стороне. Или мусор после других отдыхающих.

– Хезер…

– Я на пять минут. Дай мне фонарик. Это ненадолго.

Я не чувствовала себя такой смелой, как пыталась казаться, и не хотела идти в темноту с пустыми руками. По крайней мере, бледный свет умирающего фонаря не даст мне полностью погрузиться в удушающую черноту.

Дуги не сильно радовался, я это видела, но вручил мне фонарь без дальнейших жалоб. Когда я направила луч перед собой, выстрелив узкой полоской света за пределы круга огня, то поймала силуэт Эммы. Она тоже стояла.

– Я иду, – сказала подруга.

Я удивилась, но спорить не стала. Слишком радовалась, что не придется охотиться за топливом одной.

Мы молча сделали первые пробные шаги от спасительного костра. Моя рука дрожала, отчего луч фонарика плясал. Я пыталась сказать себе, что это просто холод – мы же ушли от пламени, – но на самом деле очень боялась. Я не знала, верю ли в свою теорию о призраке броши. Но необходимость бродить в темноте, вдалеке от кого-либо после загадочного исчезновения двух наших друзей сама по себе пугала.

Луна пряталась за густой кучей облаков, и не успели мы толком отойти от лагеря, как огонь стал казаться далеким воспоминанием. Слабый свет фонарика был холодным и превращал мир в наслоение теней. Бесцветных, кошмарных. Мои зубы начали стучать. Чтобы скрыть звук, я быстрее пошла вперед, направляясь к груде мусора, которую вроде бы приметила на противоположной стороне пляжа.

– Мы не уйдем отсюда, – тихо сказала Эмма.

Я взглянула на нее, ошеломленная мрачностью, с которой она произнесла эти слова.