Ренэйст словно бьют чем-то тяжелым, когда говорит наследница островов о том, что отца ее нет в живых. Конунг мертв? Как же так? Когда луннорожденная видела отца в последний раз, он был здоров, как бык, и ничего не могло с ним произойти, ведь так? Неужели смерть дочери столь сильно подкосила его, что Ганнар конунг покинул мир вслед за ней? Нет, нет. Нет. Это не может быть правдой, она не хочет в это верить! Она обнимает себя за плечи слабыми руками и молчит, неотрывно глядя на пламя в очаге.

Но Ворона продолжает говорить, и с каждым сказанным ею словом, с каждой новой деталью этой истории Ренэйст становится только хуже. Она отказывается верить, качает головой и едва ли не зажимает уши ладонями, лишь бы кошмар этот прекратился. Когда же Хейд говорит о том, что Исгерд хотела подложить ее под Хакона…

И не помнит Ренэйст, как, схватив обе миски, с силой бросает их об пол, и глиняная посуда разлетается на куски. Волчица дышит тяжело, дрожит от гнева, и с каждым жарким ее выдохом прилипшие к губам белые волосы покачиваются слегка. Не ожидая подобного проявления гнева, Хейд замолкает и продолжает говорить уже осторожнее. Она рассказывает Ренэйст о том, что пыталась сделать с собой, и заканчивает свой рассказ на разговоре с Ньялом.

– После всего произошедшего он сказал мне, что Звездный Холм даст мне свою защиту. И я сбежала, не желая быть игрушкой в ее коварных играх. С тех самых пор я ничего не знаю о том, что происходит в Чертоге Зимы. Мне нет смысла лгать тебе, Ренэйст. Я говорю чистую правду.

Точно ли? Быть может, это очередной хитрый план, и Исгерд ярл велела Хейд сказать все это. Одна лишь новость о том, что Руна, оказывается, носит ребенка Витарра, кажется просто невероятной. Правда, одного лишь взгляда на напряженное лицо Вороны достаточно, чтобы понять – Хейд не лжет. Она молчит, ждет, что же Ренэйст скажет в ответ на ее тираду, а Белолунная и не знает, что ответить.

– Ренэйст, – слышит она голос Радомира, – ты плачешь.

Прикоснувшись рукой к своему лицу, луннорожденная с безразличным удивлением ощущает влагу на кончиках пальцев. Плачет, и в самом деле. Слез становится только больше, Ренэйст за ними и не видит ничего. Она закрывает лицо ладонями и тихо всхлипывает, позволив эмоциям взять над собой верх. И не замечает северянка, сколь долго длится плач ее, но, совладав с собой, поднимает взгляд, выровнять дыхание пытаясь. Хейд кладет руку на ее плечо, смотрит с тревогой и спрашивает тихо:

– Ты в порядке?

Нет. Нет, она вовсе не в порядке, но сейчас ей нужно думать о других вещах. Если отец мертв, а в Чертоге Зимы раздор из-за того, кому быть следующим конунгом, то она должна вернуться назад еще быстрее. Ренэйст должна занять трон Покорителя, стать правителем, которым ее учили быть. Если бы она не пропала, то ничего не случилось бы, потому сейчас Ренэйст должна положить конец этому раздору.

Исходя из слов Хейд, ее матери удалось весьма серьезно настроить северян друг против друга. Быть может, Ренэйст даже не стоит надеяться, что одного только ее возвращения достаточно будет для того, чтобы все исправить.

Стерев рукавом слезы, Ренэйст поднимается на ноги, и осколок глиняной миски хрустит под ее сапогом. Полна решимости она и тревожных мыслей о том, сколь мало у нее времени, для того чтобы повлиять на ход событий. Радомир поднимается следом за ней, не дождавшись даже, когда Ренэйст что-то скажет, и она знает – готов он отправиться в путь в любое мгновение. Они оба смотрят на Хейд, и Ворона смотрит на них в ответ с тревогой, продолжая сидеть подле очага.

– Мы должны немедленно вернуться в Чертог Зимы, – обращается к ней Ренэйст. – Необходимо как можно скорее исправить то, что сделала с нашим народом твоя мать. Помоги нам добраться до моей родины, Хейд. Я понимаю, что ты бежала, желая спасти себя, но сейчас только ты можешь помочь нам. Если мы пойдем к Звездному Холму, то только время потеряем, а его у нас и без того не слишком много.

Хейд морщится; мысль о необходимости вернуться обратно, туда, где сможет она встретиться с матерью, ее не радует совершенно. Но слова Ренэйст правдивы – времени у них немного, а если они выдвинутся к Звездному Холму, то, кто знает, успеют ли они до того, как в Чертоге Зимы случится самая настоящая трагедия. Ей самой больше нечего бояться, так ведь? Ньял сказал, что защитит ее, и, будучи под защитой Олафа ярла, Хейд больше не должна бояться своей матери. Да и присутствия Ренэйст ведь должно быть более чем достаточно для ее безопасности, ведь так? Вдохнув глубоко, Ворона поднимается на ноги, встав подле них.

– Мне вовсе не хочется возвращаться в Чертог Зимы, – признается она, – но я помогу. Идем.

Они тушат пламя в очаге и, покинув охотничий дом, уходят в конюшню. Лишь в двух загонах есть лошади, и в одном из коней узнает Ренэйст скакуна Ньяла. Подойдя ближе, она нежно оглаживает лошадиную голову ладонями, с тоской думая о том, что ее собственную кобылку наверняка убили, следуя похоронной традиции. Ох, бедняжка. Она ведь вовсе не виновата в том, что все вышло подобным образом.

– Сигрун позволила тебе оставить коня Ньяла, да еще и другого жеребца дала?

– Я сказала, что пообещала Ньялу позаботиться о коне до его возвращения, и потому не оставила его в Звездном Холме. Как-то во время охоты я ушла достаточно далеко от охотничьего дома, и, воспользовавшись случаем, зашла к ним за запасами. Тогда Сигрун велела выдать мне другого коня, чтобы я убралась как можно скорее.

Вдвоем они подготавливают лошадей к долгой дороге, пока Радомир стоит в стороне, поглядывая на животных недоверчиво. Он бы лучше на своих двоих весь этот путь проделал, чем вот так, на их спинах! Фыркает недовольно, рассматривая мощные копыта, и подходить ближе не хочет. В Большеречье видел он лошадей, с их помощью вспахивали поля, да княжьи воины проезжали, дань собирая. Сам ведун никогда верхом не ездил, да и не хочет. Только вот нет у него выбора, и приходится смиренно выйти из конюшни, когда северянки, снарядив лошадей, выходят за ворота.

Хейд вскакивает в седло к скакуну, что принадлежит Ньялу, в то время как Ренэйст достается безымянный конь. Устроившись в седле удобнее, она берет в руки поводья и оглядывается, взглядом пытаясь найти Радомира. Тот стоит в стороне, смотрит на лошадей с опаской, и северянка протягивает ему руку:

– Взбирайся. Поедешь со мной.

Без особого восторга подойдя ближе, кривится ведун, покосившись недоверчиво на скакуна, вслед за чем, взявшись за руку посестры, нехотя взбирается на конскую спину позади нее, вцепившись обеими руками в ее стан. Как же здесь высоко! Радомир закрывает глаза, прижавшись лбом к плечу Ренэйст, и говорит едва слышно:

– Если я упаду с этого зверя, то никогда тебя не прощу. Ты слышишь?

Ренэйст смеется тихо, похлопав его по руке:

– Слышу. Не хочешь упасть – держись за меня как можно крепче.

Слабое утешение, словно бы он и так держится за нее недостаточно крепко. Радомир фыркает недовольно и сжимает Ренэйст в своих руках так, что у луннорожденной и кости хрустеть начинают. Ей приходится совсем немного ослабить его хватку, для того чтобы вновь вернуть себе возможность дышать, и перехватить поводья покрепче. Посмотрев на Хейд, Ренэйст кивает, показывая, что они готовы, и Ворона бьет своего скакуна пятками по бокам.