– Ове уже возвратился домой?

– Тове ярл снарядил людей сразу после того, как простились мы с Витарром, – Ньял вздыхает, глянув на фьорд, над которым на его глазах развеяли прах конунгова сына. – Мать его хочет как можно скорее приступить к лечению Ове, а для того нужно вернуться им в Око Одина. Знаешь же, Ове крепче, чем может показаться. Вы еще посоревнуетесь, кто лучше стреляет. Уж одноглазого-то лучника сможешь ты одолеть?

– Дай мне лук и начинай бежать, а я покажу, как метко стреляю.

Делает Ньял испуганный вид и руки вверх поднимает, призывая к милосердию. Прыснув от смеха, Радомир легко бьет его кулаком в грудину, вынуждая согнуться слегка, охнув от неожиданности. Ньял трет место удара ладонью, глянув недобро на довольного солнцерожденного. Ренэйст смеется тихо и думает, что они похожи куда больше, чем сами могут подумать.

– После всех пройденных испытаний они оба такие еще щенки.

Хейд, подошедшая к ним удивительно бесшумно, встает подле Ренэйст, складывая руки на груди. Повернув голову, рассматривает Волчица шрам, оставшийся на лице Вороны после их испытания, и, коснувшись ее плеча, спрашивает мягко:

– А что же насчет тебя? Куда теперь путь держишь?

– Исгерд отреклась от меня, – Хейд пожимает плечами так, словно бы нет в том ничего особенного, – и потому нет мне дороги на Три Сестры. Олаф ярл предложил мне поехать с ними, узнав о том, что Ньял уже отправлял меня к Звездному Холму. Думаю, что приму его предложение.

– Тебе всегда будут рады и в Чертоге Зимы.

– Знаю.

Больше она ничего не говорит, а Ренэйст и не требует. Перед Хейд сейчас все дороги открыты, жить может она так, как сама того пожелает. На ее месте Белолунная тоже захотела бы посмотреть мир. Только вот разница в том, что сама Ренэйст сейчас больше всего на свете хочет быть дома.

От каждого корабля доносится рев рога; приготовления подошли к концу, и все они готовы начать долгий свой путь. Выдохнув тяжело, Ренэйст смотрит на Радомира и улыбается ему дрогнувшими губами. Они тянутся друг к другу и заключают в объятия крепкие. Как тяжело думать о том, что может стать это последним их объятием!

– Спасибо, – шепчет она, крепче сжимая ведуна в своих руках, – что со мной был. Уж не знаю, что было бы со мной, если бы тебя не было рядом.

– Так и стояла бы на том берегу, не зная, что делать, – отвечает Радомир с усмешкой кривой, а после шепчет тише, чтобы услышала только она. – Береги себя, сестра. Я буду тосковать.

Отпустив его осторожно, Ренэйст улыбается, огладив плечи ведуна ладонями, и произносит с весельем в голосе:

– Быть может, и не придется тебе тосковать. Приплыву я тебя навестить, да только на этот раз народ мой прибудет на ваши берега с миром. Довольно нам враждовать.

– Что же, слово свое ты дала, кюна. Буду ждать твоего прибытия.

Радомир порывисто обнимает ее снова, вдыхая морозный запах ее волос, а после отпускает и, не оборачиваясь больше, поднимается на борт корабля. Ньял, сжав бережно плечо посестры, произносит неожиданно серьезно:

– Не тревожься. Я верну их домой.

Улыбнувшись, Ренэйст отвечает:

– Я знаю.

Он кивает Хейд, прощаясь, а после поднимается следом за Радомиром. Моряки перекрикиваются между собой, отчаливая поочередно от пристани, и постепенно отдаляются все дальше и дальше. Кюна шагает по деревянной пристани, стуча каблуками своих сапог, и останавливается на самом ее краю. Могла бы – по воде за ними пошла, проводила бы до самого юга, до самого солнечного света, лишь бы знать, что целы они будут. Все смотрит она на вереницу кораблей, несущих на своих спинах детей солнца, и улыбается уголками губ, обнимая себя за плечи.

Все будет хорошо. Теперь точно будет.

Коснувшись ее лица, колыхнув тонкие косы, у самых висков заплетенные, ветер вскидывает вверх плащ Ренэйст и мчится дальше, нагоняя корабли и наполняя дыханием своим их паруса.

Над светлеющим горизонтом поднимается солнце.