– Прости, Сэм, – с трудом выговорила она. – Каюсь, я не должна была… бить тебя. Во всяком случае, мне следовало сдержаться и не бить тебя так сильно.

– Черта с два ты в чем-то раскаиваешься, – проворчал я. – Так вломила, что чуть шкуру не содрала.

– Сэм, бедненький. – Мэри дотронулась до щеки, та в ответ полыхнула болью. – Она в самом деле не твоя подружка?

– Нет, не повезло. Хотя я старался.

– Не сомневаюсь. Ну, Сэм, кто твоя подружка?

Эти слова кто-то мог бы принять за кокетство, но сейчас в Мэри не было ни капли кокетства.

– Ты… ты мегера.

– Теперь да, – сказала она удовлетворенно. – Вся твоя – пока ты этого хочешь. Я уже говорила тебе, и это остается в силе. Оплачена и куплена – можешь брать.

Она подняла лицо, ожидая поцелуя, но я ее оттолкнул:

– Бог с тобой, женщина! Я не хочу тебя «оплаченной и купленной».

Это ее нисколько не смутило.

– Я неудачно выразилась. «Оплачена», но не «куплена». Я здесь потому, что сама этого хочу. Теперь-то ты меня поцелуешь?

Могу поклясться чем угодно, что до этого момента Мэри держала свою сексапильность в узде. Как только она поняла, что ответ «да», она выпустила ее на волю. Это было как солнце, выглянувшее из-за туч. Словами не передашь, но других сравнений у меня нет.

Она уже целовала меня один раз. Теперь она поцеловала меня. Французы в этом вопросе умнее нас, у них есть два разных слова, чтобы обозначать такие вещи… но тут было третье. Я чувствовал, что тону в теплом золотистом тумане, из которого совсем не хотелось возвращаться. Наконец мне пришлось оторваться от нее и отдышаться.

– Видимо, мне лучше сесть.

Она сказала:

– Спасибо, Сэм, – и отпустила меня.

* * *

– Мэри, – сказал я спустя какое-то время, – дорогая, я думаю, ты можешь здорово меня выручить.

– Что? – с готовностью отозвалась она.

– Ради бога, скажи, как тут можно добыть какую-нибудь еду? Я с утра без завтрака и умираю с голода.

Мэри удивилась. Думаю, она ожидала чего-то другого, но сказала только:

– Ну конечно!

Не знаю, куда она ходила и как она это сделала. Может быть, просто вломилась в буфетную Белого дома и взяла что понравилось. Но она вернулась через несколько минут с подносом сэндвичей и двумя бутылками пива. Отварная солонина и ржаной хлеб вернули цвет моим щекам. Уписывая третью порцию, я спросил:

– Мэри, как думаешь, долго еще продлится заседание?

– Давай посмотрим, – сказала она, – там четырнадцать человек, включая Старика. Я бы дала им как минимум еще два часа. А что?

– Тогда… – я проглотил последний кусок, – у нас есть время сбежать отсюда, найти бюро регистрации, пожениться и вернуться назад, прежде чем Старик по нам соскучится.

Мэри молчала, разглядывая пузырек в своей бутылке пива.

– Что скажешь? – не отставал я.

Она подняла глаза:

– Я пойду за тебя, если ты этого хочешь. Слов обратно я не беру. Но я не собираюсь начинать отношения со лжи. А правда в том, что лучше бы нам этого не делать.

– Ты не хочешь выходить за меня?

– Сэм, я не думаю, что ты готов жениться.

– Говори за себя!

– Не сердись, дорогой. Я, честно, не собираюсь отказываться. Я – твоя, с контрактом или без, в любое время, в любом месте. Но ты меня еще совсем не знаешь. А узнав поближе… ты мог бы изменить свое мнение.

– У меня нет привычки менять свое мнение.

Она молча посмотрела мне в глаза, а потом отвела печальный взгляд в сторону. Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо.

– То были совершенно особые обстоятельства, – запротестовал я, – больше такого с нами еще сто лет не случится. Я был сам не свой и…

– Я знаю, Сэм, – остановила она меня. – А теперь ты хочешь мне доказать, что на самом деле ничего такого не было или, по крайней мере, что теперь ты совершенно уверен в собственном рассудке. Но тебе не нужно ничего доказывать. Я не убегу от тебя, и я тебя ни в чем не подозреваю. Просто увези меня куда-нибудь на выходные, а еще лучше – переселяйся ко мне. Если решишь, что я тебе точно подхожу, у тебя будет достаточно времени сделать из меня «порядочную женщину», как говорила моя прабабушка, хотя одному Богу известно, зачем это нужно.

Вид у меня, должно быть, был невеселый. Она накрыла мою руку своей и сказала очень серьезно:

– Посмотри на карту, Сэм.

Я повернул голову и посмотрел. Красного цвета меньше не стало, даже немного прибавилось: мне показалось, что зона вокруг Эль-Пасо увеличилась.

– Давай сначала разберемся с этим делом, дорогой. После, если не передумаешь, спроси меня снова. А пока у тебя будут все права, и никаких обязательств.

Казалось бы, что может быть лучше подобного предложения? Беда была в том, что мне хотелось совсем другого. Почему мужчина, который всю жизнь бежал от брака как от чумы, вдруг решает, что на меньшее он просто не согласен? Я видел такое сотни раз и никогда раньше не понимал этих людей. А теперь сам оказался на их месте.

* * *

Когда совещание закончилось, Мэри пришлось вернуться к своим обязанностям. А Старик поймал меня и повел прогуляться. Да, именно прогуляться, хотя дошли мы только до Мемориальной скамейки Баруха.[16] Там Старик сел, повозился со своей трубкой и молча уставился в пространство. Стояла духота, какая бывает только в Вашингтоне, но парк был почти безлюден. Люди еще не привыкли к режиму «Голая спина».

– Сегодня в полночь начинается операция «Ответный удар», – сказал он наконец.

Я ничего не ответил, расспрашивать его было бесполезно. Он помолчал и добавил:

– Мы выбрасываем десант на все ретрансляционные станции, радиостанции, редакции газет и отделения связи «Вестерн Юнион» в красной зоне.

– Неплохо, – отозвался я. – Сколько людей участвует в операции?

Не отвечая на вопрос, Старик произнес:

– Мне это совсем не нравится.

– В смысле?

– Смотри, малыш: президент вышел в эфир и велел всем снять рубашки. Мы видим, что его обращение не достигло зараженной территории. Каков следующий логичный шаг?

Я пожал плечами: