– Один, я почти уверен, сел здесь, – сказал я, продолжая есть карту глазами. – А про два других не знаю. Но знаю, что они были.

– Что насчет этого района? – спросил Рекстон, указав на Восточное побережье.

– Я не знаю, не знаю.

Старик указал на второе красное пятно на Восточном побережье:

– Нам известно, что это вторичное заражение.

Он любезно не упомянул, что источником инфекции здесь послужил я.

– Вы что, не можете вспомнить? – раздраженно сказал Мартинес. – Думайте, молодой человек, думайте!

– Я действительно не знаю. Мы никогда не знали, что планируют хозяева, практически никогда. – Я напрягся так, что у меня голова заболела, затем показал на Канзас-Сити. – Сюда я посылал несколько сообщений, но опять-таки не знаю, то ли заказы на доставку ячеек, то ли еще что.

Рекстон взглянул на карту. Канзас-Сити был утыкан булавками почти как Айова.

– Будем считать, что около Канзас-Сити тоже была посадка. Я поручу своим специалистам разобраться. Они могут провести анализ с точки зрения логистики и вычислить, где приземлился корабль.

– Или корабли, – поправил его Старик.

– Что? Корабли? Конечно. Но нам нужно больше информации. – Рекстон повернулся к карте и задумчиво на нее уставился.

Сейчас было поздно локти кусать. Когда приземлилась первая тарелка, угрозу мог устранить один решительный человек одной бомбой. Когда семья Кавано – Старик, Мэри и я – проводила разведку в районе Гриннелла и в Де-Мойне, мы втроем могли бы уничтожить всех слизняков, если бы проявили безжалостность и, что более важно, знали бы, что они здесь есть.

Если бы режим «Голая спина» ввели хотя бы к концу первой недели, одного этого хватило бы, чтобы справиться с захватчиками. А так мы быстро поняли, что в качестве наступательной меры режим себя не оправдал. Как способ обороны он был полезен: незараженные районы, во всяком случае, такими и оставались. В отдельных случаях мы даже добились успехов в наступлении: удалось очистить зараженные, но не захваченные полностью города. Вашингтон, например, и Нью-Филадельфию. Нью-Бруклин, где я мог указать конкретные адреса. Все Восточное побережье на карте стало зеленым.

Но по мере поступления информации из центральных районов в середине карты расползалось большое красное пятно. Теперь, когда настенную карту с булавками заменила огромная, в масштабе десять миль на дюйм, электронная панель во всю стену конференц-зала, сердце страны горело ярким рубиновым огнем. Панель, разумеется, только дублировала сигналы из военного ведомства; оригинал находился на одном из подземных ярусов Нового Пентагона.

Страна разделилась на две части, словно какой-то гигант пролил на равнинные области в центре красную краску. По краям захваченной паразитами полосы шли две зигзагообразные янтарные дорожки – только там на самом деле велись активные действия: в местах, где в пределах прямой видимости был возможен прием стереопередач как вражеских станций, так и тех, что еще оставались в руках свободных людей. Одна начиналась неподалеку от Миннеаполиса, огибала с запада Чикаго и с востока Сент-Луис, а дальше змеилась через Теннесси и Алабаму к Мексиканскому заливу. Вторая тянулась через Великие равнины и заканчивалась у Корпус-Кристи. Эль-Пасо находился в центре еще одной красной зоны, не соединенной с основной.

Я смотрел на карту и пытался представить себе, что происходит в этих пограничных районах. Конференц-зал был полностью в моем распоряжении. Президент ушел на встречу Кабинета министров и взял с собой Старика. Рекстон со своими офицерами отбыл чуть раньше. Я остался ждать, просто потому, что шататься без дела по Белому дому как-то не тянуло. Сидел и с волнением следил, как янтарные огни сменяются красными и, гораздо реже, красные – зелеными или янтарными.

Мне очень хотелось знать, как ночному посетителю без официального статуса получить в Белом доме завтрак. Я бодрствовал с четырех утра, и с тех пор мне перепала только чашечка кофе, поданная камердинером президента. Но завтрак мог подождать, куда более срочно нужно было найти туалет. Я знал, где находится президентский, но мне не хватало нахальства им воспользоваться. Я смутно чувствовал, что этот проступок будет квалифицироваться где-то между государственной изменой и хулиганством.

В поле зрения не было ни одного охранника. Вероятно, комната откуда-то просматривалась. Я полагаю, в каждом помещении Белого дома есть глаза и уши, но физически в поле моего зрения никого не было.

Наконец я не выдержал и начал пробовать все двери подряд. Первые две оказались заперты, но за третьей обнаружилось то, что я искал. Поскольку тут не было ни таблички «Исключительно для президента», ни мин-ловушек, я им воспользовался.

Когда я вернулся в конференц-зал, там была Мэри.

Мгновение я тупо пялился на нее.

– Я думал, ты с президентом.

– Я была, но меня вытурили, – сказала она, улыбнувшись. – Вместо меня там Старик.

Я решился:

– Знаешь, Мэри, я давно хотел с тобой поговорить, но до сих пор все не удавалось. Похоже, я… Ну… Короче, мне не следовало… Я имею в виду, что Старик сказал… – Я умолк, обнаружив, что здание тщательно отрепетированной речи лежит в руинах, и наконец выдавил: – В общем, я не должен был говорить то, что тогда сказал.

Она тронула меня за руку:

– Сэм… Сэм, дорогой, ну что ты, успокойся. Ты сказал то, что думал. Исходя из того, что ты знал, это было вполне логично. Главное, что ты сделал это ради меня. Остальное не имеет значения… ну разве что я рада слышать, что ты больше меня не презираешь.

– Ну… Черт возьми, да не будь же такой благородной и всепрощающей. Я этого не вынесу.

Она весело улыбнулась, но эта улыбка показалась мне уже не такой мягкой, как первая.

– Сэм, мне кажется, тебе нравится, когда в женщинах есть капелька стервозности. Предупреждаю, я могу быть и такой. А если ты все еще переживаешь из-за той пощечины, могу вернуть тебе долг. – Она подняла руку и легонько шлепнула меня по щеке. – Ну вот, мы в расчете, и ты можешь об этом забыть.

Выражение ее лица внезапно изменилось. Она размахнулась и… я думал, у меня голова отвалится.

– А это, – яростно прошипела она, – за ту, что я получила от твоей подружки!

В ушах у меня звенело, перед глазами плыло. Если бы я не видел ее голую ладонь, то готов был поклясться, что меня огрели доской.

Мэри смотрела на меня настороженно и вызывающе и отнюдь не примирительно – скорее даже зло, если раздутые трепещущие ноздри о чем-то говорят. Я поднял руку, и она напряглась – но я просто хотел потрогать пылающую щеку.

– Она вовсе не моя подружка, – сказал я растерянно.

Мы посмотрели друг на друга и одновременно расхохотались. Мэри обняла меня и, все еще смеясь, уронила голову на мое правое плечо.