Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шлем вам горячий привет и лучшие пожелания. Если до Рождества не будет от нас нового письма, значит дела наши плоховаты…
Леня перевел дух.
Потрясенный шестой «Б» молчал.
— По-американски читать? — спросил Леня. Он вспотел, и глаза у него были пьяные от вдохновения и гордости.
— По-английски, мой друг, — мягко поправила Виолетта Львовна. — Ну что ж, я думаю…
— Потом, потом! — раздались голоса.
И все же она церемонно и торжественно попросила:
— Леня, разреши мне познакомиться с этим документом.
— З-зачем? — тупо спросил Пушкарев.
— Нет, я тут же верну, ты не волнуйся!
Он протянул учительнице письмо. На его ярко-малиновых ушах была четко видна каждая прожилочка. Они едва не дымились, его уши.
А потом — началось… Вы думаете — гвалт, выкрики, разгул страстей? Ничего подобного.
Началась пресс-конференция.
Ее открыла Галя Мартынцева. Она почтительно подняла руку и сказала, поднявшись:
— Леня, можно спросить?
— Ну?
— Леня, а ты давно знаешь этих ребят? И если это не секрет, откуда?
Галя села. Леня откашлялся.
— Ну, Клайд, он мой приятель еще с прошлого лета. Он приехал к нам с отцом. Как турист. Иду я один раз мимо гостиницы «Россия», вдруг подбегает такой курчавенький парнишка в темных очках. Просит разменять десять копеек. Ну, на ломаном русском языке, конечно. Ему двушка была нужна для автомата. А у меня, как назло, ни копейки. Ну, я ему тогда объяснил, что на десяти копейках автоматы у нас работают, как на двушке, даже лучше. Так и познакомились. Потом переписываться стали. Вот и все.
Следующий вопрос Пушкареву поставил Гродненский:
— А как мы им будем помогать?
Ответил Коробов — ядовито и мрачно:
— Завтра все принесут по десять копеек!
Курочкин не согласился:
— При чем тут копейки? Надо по рублю! Правда, Лень?
— Запихни себе свои рубли… знаешь куда? Доллары там, — не слыхал? — высокомерно остудила его пыл Аленка Родионова. — Они других денег не понимают…
Гродненский, полыхая, как факел, от рыжести и возбуждения, сидел уже на крышке парты и тянул к себе за рукав Леню:
— Лень, ну послушай же! Я придумал! Тихо! Им знаешь чего надо? Собаку!
Все опешили.
— Зачем? — Леня ошалело улыбался, часто поглядывая на Виолетту Львовну. То на нее, то на Коробова.
— Им надо подарить сторожевого пса! Хорошо обученного! Чтоб к дому этого учителя все чужие подойти боялись! Чтоб он мертвой хваткой за горло!.. Андрей, ты чего… не согласен? — оглянулся Гродненский на своего патрона, который горбился за партой с потемневшим, замкнутым лицом.
Андрей Коробов был в оппозиции.
— А ежа им не надо? — спросил он, прожигая Гродненского презрением. — А то вот у Козлят есть лишний еж, они дадут на такое дело…
Близнецы переглянулись, и Толя сказал:
— Во-первых, у нас ежиха, и совсем она не лишняя…
— А во-вторых, — подхватил Коля, — ты кончай, Коробов, издеваться. Или предлагай по-человечески, или молчи!
Так с Андреем до этого урока разговаривать не смели.
— А я не верю! Вот мы сейчас поглядим, что экспертиза покажет! — крикнул он высоким голосом.
И все взгляды обратились к позабытой Виолетте Львовне, которая, отойдя в уголок, читала письмо по-английски. При этом все складочки, мешочки, морщинки на ее лице пришли в хлопотливое движение. Это означало много чувств и побуждений сразу: она затруднялась, словно решая некий ребус, чему-то сопротивлялась, спорила с чем-то. И вдруг посветлела — решила, видимо.
— Кто это не верит? — подняла она голову. — Эти мальчики, они же рискуют страшно… Я знаете что вспомнила? Испанию тридцать шестого года. Ассоциация, конечно, далековатая, но ваши родители или их родители — они бы поняли меня… То была республика Дон Кихота, она первой в Европе поднялась на бой с фашистами. И всем честным людям было до этого дело, вот почему я про это… Туда бежали мальчишки… А недавно в «Комсомольской правде» была статья, я ее вырезала на всякий случай. Называется «Сделайте что-нибудь для Чили». Это человеческий вопль оттуда. Там безобразно нарушены права человека, там берут людей ночью из постели, а потом они исчезают вовсе… там застенки, доносы… А теперь — вот эта американская трагедия! Клайд Грифитс… Сондра Финчли… И какой сюжет… Леня, я должна тебя поцеловать.
Такая концовка, абсолютно неожиданная (даже для нее самой), завершила этот монолог. И действительно она поцеловала в лоб на глазах у всех страшно смущенного Пушкарева.
— За что это? — почти испуганно спросил он.
— Просто так. Нигде, кажется, не сказано, что педагог не имеет права поцеловать своего ученика!
— Понял, да? — крикнула Коробову Галя Мартынцева и передразнила: — «Экспертиза, экспертиза»… Виолетта Львовна, мы составим ответ и дадим вам проверить ошибки!
— Ну что ж… Только следите за временами и артиклями! — благословила их Виолетта Львовна, обводя класс влажными глазами детской голубизны.
4
Уроки кончились. Классные журналы водружаются на место в соответствующие прорези фанерного шкафа.
— Коси, коса, пока роса! Роса долой — и мы домой, — сказал похожий на Илью Репина учитель ботаники Николай Николаевич.
— Людмила Степановна, — остановила директриса учительницу комсомольского возраста. — Во-первых, с обновкой вас… — Речь шла о туфельках.
— Нравятся?
— Прелесть! Но жалко такие на каждый день, и ноги уставать будут.
— Нина Максимовна, но я больше нигде не бываю! Куда их надевать-то?
— А у вас теперь есть с кем пойти в театр, в консерваторию… — Нина Максимовна легонечко провоцировала Виталия.
Тот покосился на туфельки, перевел взгляд выше и не подхватил директорской инициативы, отмолчался.
— Мне, слава богу, есть с кем пойти, только вот когда? — парировала Людмила Степановна. — «Драмкружок, кружок по фото…»
— «А мне еще и петь охота», — вставил Николай Николаевич.
— Кстати, Людочка, а как наш вечер? Срок приближается, два раза откладывали, больше нельзя…
— Что вы, Нина Максимовна, я все помню! У меня идея такая: без обычного длинного доклада обойтись, все равно слушать не будут… Сделаем оригинальнее: каждый из тех, у него неплохо подвешен язык, возьмет на себя один континент. Понимаете? Обзор политических событий на одном континенте; даже не всех, а только, знаете, с интригой, сюжетом… И даже с «детективинкой», если удастся, — быстро и убежденно говорила она. — Скажем, Зоя Григорьевна возьмет Европу…
— Помилуйте, Людмила Степановна! — возмущается та. Она уже стояла в дверях и ждала паузы, чтобы попрощаться, и вдруг — такой поворот! — Всю Европу — мне одной?
— Ну хорошо, хорошо, только Восточную. Тогда Западную возьмет на