Возле Мыса вечно валялись заляпанные илом обрывки колючей проволоки; однажды вечером Лилли заполняла кухонный бак водой, которую носила ведрами с реки, и случайно наступила на виток ржавой проволоки, оставленный схлынувшим паводком; Лилли глубоко поранила ногу и обрадовалась, что была без чулок. Она с детства привыкла к ссадинам, порезам и, едва кровь переставала течь, не обращала на них внимания. И на этот раз, обмыв ногу и остановив кровь, Лилли забыла о ране, только надела черные чулки, чтобы скрыть ее. Прошло несколько дней, Лилли продолжала работать, но нога начала опухать. Лилли убеждала мисс Дэлглиш, что скоро все заживет, но к концу недели уже не смогла ходить. В воскресенье она слегла в постель с высокой температурой, а ночью уже металась в бреду. В два часа утра, когда я спал на веранде, меня разбудил Джекки, толкнув локтем.

— Лилли очень плохо. Она бредит и не приходит в себя.

Я хотел сначала поднять маму или сестру, но не решился тревожить их. Я еще не знал, насколько серьезно у Лилли разболелась нога, и подумал, что Джекки зря переполошился. Однако я быстро натянул брюки поверх пижамы, надел ботинки на босу ногу и поспешил на Мыс по темным улицам.

— Ты разбудил свою маму? — спросил я Джекки.

— Зачем? — удивился мальчик. — От нее никакой пользы.

Джекки провел меня в комнату, которую занимал вместе с сестрой. Комната уже не зияла пустотой, теперь там стояли две кровати, комод, гардероб, на полу лежал коврик. Я включил свет.

— Лилли этого не разрешает, — предупредил Джекки.

— Наплевать, — ответил я и с тревогой посмотрел на девушку. Одеяло едва прикрывало Лилли, спавшую в одних трусиках. Я в первый раз увидел обнаженную девушку, поэтому покраснел и не мог отвести взгляда от ее груди; затем поспешно накрыл Лилли одеялом. Ее голова и плечи ходили ходуном, а тело дергалось в судорогах. Я попробовал заговорить с ней, но она ничего не слышала, лишь что-то бормотала сквозь стиснутые зубы и громко стонала. Ее глаза оставались закрытыми.

— У нее болит нога, — сказал Джекки. — Видишь, как разнесло.

Мне не хотелось откидывать одеяло, чтобы рассмотреть ногу, но Джекки сам приподнял его, и я заметил, что левая перевязанная нога Лилли раздулась и стала лиловой от лодыжки до колена.

— Господи! — вырвалось у меня. — И давно это у нее?

— Два дня, — ответил Джекки. — А вчера ей сделалось совсем плохо.

Бесполезно было спрашивать у Джекки, ходила ли она к доктору или в больницу; я твердо знал, что Лилли необходимо срочно показать врачу и нужно, не мешкая, доставить его на Мыс. Я был настолько потрясен видом бредившей Лилли, что изо всех сил пустился вверх по холму к дому мистера Диксона. Было около трех часов ночи. Я долго нажимал на кнопку звонка, пока миссис Диксон не спросила из-за двери:

— Боже мой, да кто же это?

— Это я, Кит Квейл, миссис Диксон.

— Что случилось, Кит? Мама заболела?

— Нет, миссис Диксон. Лилли Стьюбек плохо.

— Опять эта Стьюбек… Нет, Кит. Сейчас три часа ночи.

— Ей совсем плохо, — не отступал я. — Срочно нужен врач.

Миссис Диксон раздраженно распахнула дверь и спросила, что же такое произошло. Я рассказал ей все, что видел.

— Подожди здесь, Кит, — проговорила миссис Диксон.

Через несколько минут, на ходу надевая халат, на пороге показался доктор Диксон; он обругал меня «занудой» и попросил описать симптомы, сомневаясь, что Лилли действительно серьезно больна.

— Расскажи подробнее.

Я повторил про бред, судороги и распухшую ногу.

— Омерзительное место, — пробурчал мистер Диксон. — Я же говорил, что там нельзя жить.

Доктор велел мне подождать и через пять минут вышел из дома с двумя чемоданчиками, один из которых протянул мне. Мы уселись в «крайслер».

— Не хлопай дверцей, — сказал мистер Диксон. — А то собаки поднимут весь город.

Он спросил, как я попал ночью на Мыс; пришлось признаться, что Джекки разбудил меня.

— На прошлой неделе этот чертенок пытался всучить жене мешок конских яблок для нашего сада, он стащил его ночью из конюшни мистера Стюарта. Если они держат навоз у себя на Мысу, то девушка могла подхватить столбняк, и тогда ей конец.

— Вряд ли она прикасалась к мешку, — сказал я доктору.

— Откуда тебе известно?

— Это забота Джекки, а не Лилли, — ответил я.

— Надеюсь, на ее счастье, ты прав. Похоже, что у Лилли заражение крови.

До сих пор не могу забыть эту поездку через спящий город; всполошилась разбуженная нами собака, свет фар вырвал из темноты заметавшуюся кошку, переходившую пустынную дорогу. Мне вдруг стало страшно среди темных и тихих улиц, потому что я поверил, что Лилли может умереть. О столбняке, пока о нем не упомянул доктор, я не думал; в те времена столбняка панически боялись в нашем захолустье. Заразиться им было все равно что плыть по реке во время паводка или получить дозу яда от тигровой змеи. Столбняк означал неминуемую смерть.

Прибыв на Мыс, доктор Диксон не удивился тому, что миссис Стьюбек продолжала спать, а у постели больной сестры дежурил маленький Джекки. Врач отправил нас на кухню. Через несколько минут он вышел из комнаты и спросил у Джекки, где Лилли так глубоко порезала ногу. Узнав о колючей проволоке, врач осмотрел грязные трехпалые руки мальчика, повернув их ладонями вверх, и покачал головой:

— Она трогала навоз, который ты приносил моей жене?

— Лилли даже ничего о нем не знает, — ответил Джекки.

— Не лги, возможно, у твоей сестры столбняк.

— Правда, — уверял Джекки. — Она его в глаза не видела.

— Хорошо. Будешь помогать мне, Кит, — распорядился врач и попросил Джекки растопить печь, чтобы вскипятить воду. — Но только в чистой кастрюле.

Остальную часть ночи доктор Диксон провел в напряженной борьбе с опасным недугом, привычной для провинциального врача в те времена, когда еще не открыли антибиотики, а случаи травматизма в нашем штате Виктория были нередки; я впервые понял, каким безвольным и слабым может стать человеческое тело и насколько тонка и непрочна нить жизни. За одну ночь гордая, неукротимая Лилли, моя сверстница, которую я помнил еще крепкой маленькой девочкой, превратилась в беспомощную пленницу болезни. Какая-то могучая злая сила приковала ее в конце концов к постели.

Мне пришлось держать Лилли за руки и голые плечи, пока доктор Диксон чистил скальпелем рану на распухшей ноге; Лилли, хоть и оставалась без памяти, кричала от боли, поскольку анестезирующих средств не было.

— Слишком далеко все зашло, — проговорил доктор, приказав мне сесть на здоровую ногу Лилли, а сам опять принялся орудовать скальпелем.

Я все-таки не был столь близок с Лилли, чтобы совсем расклеиться, но ее стоны и бред позволили мне увидеть Лилли в истинном свете — такую знакомую и незнакомую. Передо мной лежала обыкновенная семнадцатилетняя девушка — полуобнаженная, очень больная; я слегка придавил коленями ее ноги.