— Все сделано, ваше величество.

— Прошло… благополучно?

— Да.

Совсем мало слов, таких незначительных на первый взгляд, чтобы описать столь важное событие. Любой, кто стал бы нас подслушивать, тут же поспешил бы прочь в поисках более пикантных сплетен.

— Он… он позовет тебя снова?

— Да, миледи.

— Вот и хорошо. Мы не будем больше об этом говорить.

По телу пробежала дрожь облегчения: этот странный треугольник, оказывается, сможет существовать, если мне достанет умения сохранять верность и ему, и ей.

Распахнулась дверь, поток воздуха устремился в часовню, отчаянно заметалось пламя свечей; мы обе повернулись в ту сторону, полагая, что пришел священник. Но не прошло и мгновения, как спокойная и торжественная атмосфера старой часовни буквально вскипела яростью. Изабелла. Ярость горела на ее лице, полыхала в каждом движении. Она еще не успела подойти к нам, а голос уже гневно зазвенел:

— Боже правый! Да как ты смеешь!..

Стремительными шагами она преодолела разделявшее нас пространство, раздраженно пиная ногами свои юбки. Я подумала, что она набросится на меня, но Изабелла промчалась мимо, даже не желая меня замечать, и обрушилась с упреками на мать.

— Отчего вы здесь, с нею? Вы хотя бы знаете, что она натворила? Уикхем, конечно, ничего говорить не станет — он, по крайней мере, верен и умеет держать язык за зубами, когда речь идет о наших семейных делах, — но этой ночью Уикхема видели вместе с ней! И знаете, куда он ее вел? — Красивое лицо Изабеллы перекосилось от злости, слова она буквально выплевывала. — Она предала вас. Эта гадина, которую вы извлекли из нищеты и убожества, провела всю ночь в покоях короля! На его ложе, как я понимаю! А вы стоите здесь и чуть ли не держите ее за руку!

— Изабелла!.. — попыталась образумить ее королева, но ничего не добилась.

— Ведь вы даже не подозревали, верно? Не прикасайтесь к ней! Это гадюка ядовитая! — Тут Изабелла так сильно толкнула меня в плечо, что я от неожиданности покачнулась и ударилась об алтарную преграду. — Вы прогоните ее. Вы слышите меня? А если вы этого не сделаете, я сама обо всем позабочусь!

— Я слышу тебя, Изабелла, — вздохнула королева.

— Только посмотрите на нее! — Изабелла повернулась ко мне, когда я с трудом выпрямилась и сразу предусмотрительно отступила в сторону, видя, что принцесса готова вцепиться в меня острыми ногтями. — Вы ее одели, навели лоск, теперь она уже хоть на что-то стала похожа. А она? Согревает постель вашему супругу. А что до короля!.. Неужели никому из мужчин невозможно верить? И это после всего, чем вы одарили его — детьми, почтением. Я его презираю! Но еще больше я презираю тебя, Алиса из сточной канавы!

— Изабелла! Изволь замолчать! — Минувшей ночью я поражалась достоинству, которое явила Филиппа, однако сегодня она была поистине великолепна, усмиряя свою разбушевавшуюся дочь. — Я прекрасно знаю…

— Она вас подло обманула! Золото вашей доброты обратила в золу и пепел! Да ее под батоги надо! — не унималась Изабелла.

— Я не обманывала. — Отступать более перед яростью Изабеллы я не хотела, хотя и ощущала немалый страх.

Королева вовремя схватила дочь за рукав.

— Изабелла!

— Надеюсь, вы не собираетесь искать для нее оправдания?

— Нет, я собираюсь искать оправдания для себя.

— Не понимаю вас.

— В таком случае возьми себя в руки и послушай. Я прекрасно знаю, что произошло между моим супругом и Алисой. Слушай меня внимательно, дочь. Забудь о своей привычке дурно обращаться с людьми, не будь несправедливой. Взгляни в глаза правде. — Королева подождала, пока Изабелла хотя бы внешне немного остыла. — Как ты считаешь, способна я выполнять свой долг по отношению к твоему отцу?

— Ваш долг?.. — По лицу Изабеллы стало видно, что она предпочла бы не говорить на эту тему. — Но я не вижу…

— Видишь, видишь. Каждый день. Я неспособна привечать твоего отца на ложе. Вот тебе грубая, неприкрытая правда.

— Но это не…

— Если хочешь сказать какую-нибудь глупость вроде того, что это неважно, — значит, ты не моя дочь. Это важно всегда. Твой отец был и остался настоящим мужчиной. Должна ли я обречь его на воздержание до конца жизни только потому, что сама не могу… не могу… — Она как бы отмахнулась от слов, которые не в силах была вымолвить. — Ты понимаешь, Изабелла?

— Понимаю! — Белое лицо Изабеллы вспыхнуло.

— А коль я не могу дать ему то, в чем он нуждается…

— То вы решили сами найти любовницу своему супругу? — Изабелла изумилась ничуть не меньше, чем я накануне. Нежная, любящая Филиппа сама благословляет любовницу мужа. — Но отчего же не позволить ему воспользоваться дворцовыми шлюхами? Здесь найдется множество тех, кто охотно задерет подол…

— Нет. Бог свидетель, Изабелла, ты испытываешь мое терпение! Если уж так суждено, то пусть это будет девушка, которую я знаю, которой доверяю…

Как противно было мне все это! В ту минуту я осознала полную правду. Из этой словесной баталии между королевой и принцессой я не узнала ничего для себя нового. Разве минувшей ночью она не открыла мне всю свою наболевшую душу? И все же кровь стыла в моих жилах. Несмотря на глубокую преданность королеве, я была вынуждена признать, что она просто использует меня в своих интересах. Я служила всего-навсего костью, которую вырывали друг у друга две коронованные собачки. Словно прямо на моих глазах искусно выткали совершенно новый гобелен и я смогла увидеть картину во всей ее полноте. Пусть уж лучше король спит с незаметной domicella, нежели с высокородной титулованной леди, которая воспользуется своим положением и станет смеяться над беспомощной королевой, а сама возгордится тем, что сумела прокрасться на королевское ложе.

Я съежилась, чувствуя невыразимую горечь. Да, я сочувствовала королеве и понимала ее, но роль, которую она обдуманно отвела мне, была воистину жалкой. Я — не больше чем пешка, которую игрок переставляет туда-сюда по своей прихоти. А королева была искусным игроком. Сколько времени до того, как ей на глаза попалась я, она обдумывала свой далеко идущий замысел, призванный уберечь Плантагенетов от громкого скандала?

— И вы не сумели найти более приемлемую наложницу, чем вот эта? — снова разбушевалась Изабелла, выпуская коготки.

Тогда кровь во мне вскипела от гнева, и я поняла еще и то, что не могу восхищаться этим словесным поединком, бушевавшим над моей головой, будто меня никто и не замечал. Я уже не та беззащитная девица, какой была вчера.

«Ты — возлюбленная короля. Тебя уже не могут не замечать. И право голоса у тебя появилось. Он ведь прислушивается к тебе. Он хочет, чтобы ты снова пришла к нему. И ты не обязана терпеть то, что здесь творится. У тебя теперь есть власть».

Эти слова вертелись у меня в голове, будто колесики в драгоценных часах Эдуарда.