– Зайчики-зверушки, мышки-норушки, – весело напевал колобок своим новым, вкрадчивым полушепотом. – Всех сожру, один останусь. Начну сегодня ночью с тебя, мамка-лепуха, потом за людишек примусь…

– Из бешеной курицы тебя лепили, что ли! Куриного гриппа на тебя нет! – в сердцах воскликнула Маша и больно прикусила губу, чтобы не закричать от страха и отвращения.

– Что с тобой? – к ней уже скакал Шестипалый. Колобок моментально отстал, так что если рысарь его и увидел, то не понял, что это было.

– Чего ты кричишь?

– Колобок… – начала было Маша, но, увидев, как заинтересовался возница, перевела тему: – Где мы сегодня ночуем? Надеюсь, в доме?

– Если поспеем до Каштановки. Там я надеюсь сменить сани на телеги – дальше снега нет. Теплый берег уже близко. Лучше не отвлекай меня, если хочешь сегодня ночью быть под защитой домового.

Он снова умчался в голову обоза. Маша с тревогой посмотрела на небо – солнце, виднеющееся между ветвями деревьев, медленно, но верно клонилось к горизонту.

«Надо поспать, – решила Маша. – Ночью меня ждет что-то страшное».

Но сон не шел к ней. Даже с закрытыми глазами ей мерещилось что-то в игре света и тени, в редком карканье ворон, в скрипе ветвей. Когда неподалеку завыл волк, она снова подпрыгнула, ожидая, какое новое испытание несет ей дорога.

– Дикушки, – сплюнул рысарь, похожий на медведя, его конь поравнялся с возницей Машиных саней. – Лошадям отдохнуть надо, а эти с волками по пятам идут.

– Чуют проклятую, – ответил ему возница, прикладываясь к фляжке.

Когда небо покраснело, Маша и вовсе думать забыла о сне. Она смотрела на увеличивающиеся тени деревьев и молилась про себя, чтобы обоз успел доехать до города. Когда к ней направил коня Шестипалый, она по его озабоченному лицу прочитала уже все, что он собирался ей сказать.

– Не поспеваем.

Эти слова прозвучали для девочки как приговор.

– Сани плохо идут по сырому снегу, лошади выбились из сил…

Маша ничего не ответила, при вознице она боялась снова говорить о колобке. Лишь когда рысари разбили лагерь, разложили костры, когда возницы занялись лошадьми, девочка подошла к Шестипалому.

– Выслушайте меня! – попросила она. – Сегодня ночью меня убьют.

Ее бледное лицо и срывающийся голос, казалось, произвели впечатление на рысаря.

– Тише, тише. С чего ты это взяла?

– Вы снова мне не поверите, если я начну рассказывать…

– Если ты опять про колобка из травы… Знаешь, мне нянька тоже такие сказки рассказывала. Про мучного, про травяного, про «я от бабушки ушел»…

– Забудьте про колобка, – лихорадочно зашептала девочка, вздрагивая от треска костров. – Забудьте все, кроме одного – на лагерь ночью нападут, меня убьют первую, потом остальных!

– Я буду спать у твоих саней, не бойся!

– Не спите, – взмолилась Маша. – Пусть никто не спит. И пусть не расседлывают лошадей.

Шестипалый погладил ее по голове, как маленькую девочку, а потом пошел к кострам. Маша не стала углубляться в лес, как в прошлый раз, чтобы сходить в туалет, она спряталась за густыми кустами, росшими у какого-то могучего дерева. С другой стороны ствола разговаривали двое рысарей.

– Ты заметил?

– Дикушки по пятам идут, колдуют, наверное. У меня душа весь день не на месте, а ведь я не робкого десятка.

– Да не дикушки. Что-то другое в этом лесу. Много мелочи поеденной, шкурки заячьи, кости, перья. Птиц нет, ни снегирей, ни коростелей, только вороны.

– Да не только в этом. Вчера, где мы ночевали, то же самое было. Это все зима долгая, оголодало зверье…

Это не зима, хотелось сказать Маше. Это колобок ест. Кровью наливается, чтобы силы были. Неподалеку хрустнула ветка, девочка опрометью бросилась к саням.

Маша взяла свою порцию овсянки, но есть не смогла, горло словно сжал спазм, еда и питье застревали в нем. Она прилегла в санях, зажав в кулаке взятые из дома ножницы, чтобы защищаться. Укрылась, как вчера, шубой. Спать она не могла, ее всю трясло, как в лихорадке.

Лагерь затихал. Часовые молча сидели у костров. Лошади фыркали. Шестипалый посидел недолго у саней, потом пошел куда-то по своим делам. Маша ждала. Слушала звуки ночного леса.

Вдруг сани заколыхались, словно лодочка в бурном море. Маша села, испуганно оглядываясь. Вокруг нее ходили черные, чернее ночи, волны, сильно пахло травами и протухшим мясом. Маша поняла, что это колобок, видимо, он заглатывает ее сани точно так же, как прошлой ночью играл с санями, где спал возница. Она истошно завизжала. Часовые вскочили. Прибежали рысари, будто и не спали вовсе. Впереди всех стоял Шестипалый. Неизвестно, что он увидел под санями девочки, но глаза у него стали еще более дикими, чем обычно. Медленно он потянул за меч.

– Что это? Колдовство?

– Я говорил, она проклята.

Маша услышала это из толпы рысарей и поняла, что помощи от них ждать нечего. Она спросила:

– Колобок, это ты? Зачем ты пугаешь меня?

– Я сейчас тебя сожру, – донесся трубный глас из-под ее ног.

– Зачем? Почему именно я?

– А зачем ты меня по недомыслию слепила, зачем голодным в мир отпустила? Зачем боялась, зачем соседушек не слушалась? Я тебя, мамка-лепуха, сожру за то, что ты меня слепила на муки вечные, и освобожусь! Начну по деревням кататься, начну есть, что вздумается!

– А если не сожрешь? – спросил его Шестипалый, держа меч на изготовку.

– А не сожру – помру через три дня и три ночи!

– А людей жрать будешь?

– Не могу, пока не освободился. Пробовал уже вчера, не полезло…

Колобок решил, что достаточно уже наболтал; сани снова затрясло, Маша закричала, чувствуя, что уходит под землю.

– Прыгай, девочка! – крикнул ей кто-то.

– Куда? Эта тварь повсюду! – тут же возразили ему.

Шестипалый подскочил и вонзил меч куда-то под сани, потом выдернул его – сухим и сверкающим в свете костров. За ним подбежал Машин возница с выхваченной из костра горящей палкой, ткнул в черное. Колобок захохотал:

– Я только с голодухи помереть могу.

Маша уже не кричала, слезы катились у нее из глаз. Она кляла себя за то, что взяла в руки кристалл и зеркало, что попала в этот мир, пыталась щелкать пальцами, но не могла придумать, что же ей вложить в посыл…

– Сейчас он ее проглотит, – сказал кто-то из рысарей. – Мы что, так и будем стоять?

– А что тут поделаешь. Сначала ее, потом нас. Бежать надо, братцы, пока он ею занят!

– Не допущу! – из темноты загона показался всадник на коне, закованном в латы. Это был Шестипалый с мечом, он подскочил к саням и подхватил Машу. Взлетая в воздух, девочка заметила, что конь не стоит на земле – черные волны не касаются его копыт.