– Тётя Таня, можно мне потрогать вашего кота? – попросила Нюсики, топчась на усыпанной окурками лестничной площадке.

– Он ж те руки пооткусает. Мне вон вчера чуть глаз не вытащил.

– А мне надо, чтобы пооткусал.

Тётя Таня поглядела на Нюсики с недоверием, но пропустила её в квартиру. Там поджидал жертву монстр с незатейливым именем Мурзик.

– Мурзик, Мурзик, – дрожащим голосом позвала Нюсики. С тёмного кресла донёсся предупредительный вой, блеснули двумя зеркальцами зелёные, как у ревности, глаза. Нюсики зажмурилась и протянула к ним руку.

Мурзик выполнил свою работу быстро и качественно, точь-в-точь медсестра, забирающая кровь для анализа. Правда, один из его когтей немного задел вену, но не вспорол её, и на том спасибо. Проскочив мимо озадаченной тёти Тани, Нюсики забежала домой и перемазала фотографию Алтая выступившей из глубоких царапин кровью.

Старое городское кладбище заволокло туманом. Нюсики пробиралась среди могил и искала ту единственную, которая могла ей помочь. Из рассказов Алтая – были времена, когда он ещё рассказывал ей о своей жизни – Нюсики знала, что в его семье традиционно чередовались два мужских имени, передававшихся от деда к внуку. Фамильный их участок находился где-то здесь, точнее Нюсики не смогла бы сказать, но надеялась, что удача улыбнётся ей хоть раз в жизни.

Проходя русскую часть кладбища, Нюсики вдруг наткнулась на могилу со своим именем – совпадало даже отчество. Невольно она остановилась и вчиталась в надпись. Даты на могиле поведали, что неведомая Анастасия скончалась, немного не дожив до тридцати лет, и произошло это аккурат в год рождения Нюсики, которую немедленно охватил лёгкий ужас. Вот бы знать, что с той девицей, полной тёзкой и ровесницей, случилось. С тяжёлым сердцем Нюсики пошла дальше. Тяжести у сердца добавляли две завёрнутые в тряпицу фотографии – Алтая и её собственная, а ещё она несла увесистый пакет с «откупом».

Если бы Нюсики имела немного больше тяги к познанию, она бы выяснила, что откупы оставляют нечистой силе, что собственный дед Алтая не станет помогать незнакомой женщине делать приворот на своего внука, что магия рун и кладбищенская магия живут в разных вселенных и многое другое, но она считала, что чем больше всего намешает в своё заклинание, тем результативнее оно будет. Так же она поступала и с лекарствами.

Раньше Нюсики никогда не гуляла по кладбищу, и его размеры повергли её в отчаяние. Даже если искать участок только в азербайджанской части – можно бродить целую неделю. Правда, существовали ещё местные жители, то есть действительно живые люди, знающие кладбище как свои пять пальцев. Нюсики не спешила прибегнуть к их помощи лишь потому, что не знала азербайджанского языка. Сделать заказ в ресторане или купить сигареты в киоске она ещё могла, но объяснить кому-то, что хочет найти могилу – разве что жестами. Интересно, что это могут быть за жесты?

– Ханым, вы что-то ищете? – спросили по-азербайджански у Нюсики за спиной, и она чуть не выронила пакет, но вопрос поняла и обернулась. Перед ней стоял довольно-таки отталкивающего вида старикашка. Нюсики интенсивно закивала, повторяя фамилию Алтая. Потом, сообразив, показала его фотографию. Старикашка просиял.

– А, знаю, часто сюда ходит. Идём.

К большой радости Нюсики, семейный участок Алтая был недалеко, потому что её проводник ни на секунду не затыкался, а ей приходилось делать вид, будто она всё понимает, и кивать, кивать. Наконец он отстал, и Нюсики осталась наедине с предками своего любимого.

«Вот я и познакомилась с твоей семьёй», – подумала Нюсики и со странным чувством начала прохаживаться вдоль могил.

Когда стемнело, Алтай прокрался по тупику к последней двери, которая вела во двор Гюльсум. Словно настоящий авантюрист-кладоискатель, он нёс на плече кирку и лопату – во дворе у Гюльсум доживал последние дни старый вздувшийся асфальт, и поднимать шум перфоратором было бы бессмысленно. Вот только фонаря с собой он не взял – на небе висела упитанная луна, и её света как раз хватило бы разглядеть сокровища, если они там были.

Алтай коснулся старой двери, похожей на сколоченный наспех из обломков кораблекрушения плот, и она отворилась с тихим скрипом. Поперёк двора висело стираное бельё, в спешке оставленное на потеху крепнущему ветру. Ни в одном из окон не горел свет, и благословенное беззвучие свидетельствовало об отсутствии Гюльсум в радиусе как минимум километра. Обойдя ряд больших протёртых женских трусов, Алтай оказался у ствола шелковицы, ещё более старой, чем та, что росла у него. В шелесте листьев ему послышался печальный упрёк. «Я очень надеюсь, что мне удастся не повредить корни так уж сильно», – подумал Алтай и взмахнул киркой. От первого удара асфальт раскололся, словно карамельная корка на крем-брюле. После вчерашних упражнений с перфоратором руки у Алтая ныли, и теперь с каждым подъёмом кирки мышцы кричали от боли, но боль приносила удовлетворение, Алтай вошёл в давно забытый спортивный раж и колотил асфальт так, что крошки летели во все стороны. Ему хотелось бы видеть физиономию Гюльсум в тот момент, когда до неё дойдёт, что свекровь жива и здорова, и когда она вернётся в Баку, в свой перерытый двор. Можно было не опасаться, что Гюльсум и её муж начнут выяснять происхождение беспорядка под деревом и вызывать полицию, ведь их жалкие пожитки никто не тронет, а лишний раз поднимать с места участкового означает вводить себя в ненужный расход.

Гюльсум и её семья не были единственными жителями двора. Как только Алтай толкнул дверь, в одном из окон с осторожностью приподнял уголок посеревшей от времени тюлевой занавески всеми забытый старик, мнительный и трусливый. Он жил здесь с незапамятных времён и знал прабабушку Алтая, который не то чтобы забыл о его существовании, но был уверен, что Озан – так звали старичка – давно пребывает в состоянии между жизнью и смертью, путает явь и сны, поэтому безобиден. Алтай не учёл привычку старых людей подолгу бодрствовать, которая, возможно, объясняется желанием подольше оставаться вовлечёнными в жизнь. Трясясь от страха, Озан наблюдал за действиями Алтая. «А вдруг мертвеца закапывает?» – думал он. Мальчика этого он помнил совсем маленьким и всегда очень уважал его семью, так что мысль о припрятанных трупах пришлось отложить подальше. Тем более, что, вглядевшись, Озан не увидел возле Алтая ничего, кроме двух инструментов для копания. И тут вспомнилась ему полузабытая легенда о драгоценностях Шарафат ханым. Поудобнее устроившись у окна, Озан подсматривал и с волнением ждал, что будет дальше.

Внутри автобуса дурно попахивало, так что Гюльсум и двое мужчин, которых ей приходилось терпеть, чувствовали себя как дома. На одной из остановок они купили шор-гогалы и коротали время, просыпая крошки себе на колени. Гюльсум угрюмо глядела в окно и мечтала о большом доме с черепичной крышей, где эти двое не будут вечно путаться у неё под ногами. Муж её был единственным сыном у своей матери, три его замужние сестры не горели желанием переселиться, а если он из города обратно в район переезжать не захочет – так кто его вообще спрашивает?!! Гюльсум даже думать умудрялась криком.

С каким волнением выгружали они свои тюки, прибыв на место! Уже стемнело, до дома пришлось добираться чуть ли не ощупью.