Конечно, свадебный стол был не тот, что на первой довоенной свадьбе Кмитича в Смоленске. Ни ноздрей лося, ни медвежьих лап в вишневом соусе. Военное лихолетие все же сказывалось на шляхетском достатке. Однако после скудной и скромной солдатской пищи Кмитич и его дружина были весьма довольны угощением и питьем. Хмельных напоев было и в самом деле предостаточно. Из мяса преобладала птица — жареные куропатки, перепела да фазаны, и рыба.

— И я в следующем году женюсь, — говорил, счастливо улыбаясь, захмелевший Ян Замойский, молодецки отбрасывая со лба длинные медового цвета волосы. Собесский при этом настороженно на него смотрел.

— А твое сердце все еще свободно? — спрашивал Кмитич сидящего рядом Михала.

— Так, — кивал Несвижский князь, — что-то мне не везет в любви!

— Не хвалюйся, пан! — хлопал его по плечу Собесский. — Хочешь, я тебя со своей сестрой познакомлю? Катажиной! Красивая, но такая же несчастливая в плане шлюба. Не везет ей, бедной девушке! Вышла было замуж, да вот убило в апреле на войне ее мужа князя Владислава Доминика Заславского-Острожского, и сейчас она вдовушка. А ведь молода, почти как ты, Михал. Не понравится тебе Катажина — воля твоя! Не обижусь. Понравится — женись! Родственниками станем! Хотя тебе еще рано! В смысле, жениться рано, а родней хоть завтра станем!

— Ну познакомь, — соглашался чисто из вежливости Михал. Про сестру Яна Собесского он уже однажды слышал от всезнающего Януша Радзивилла, и портрет Катажины не вырисовывался для Михала привлекательным.

Кмитич усмехнулся. Он, самый трезвый, решил не говорить в присутствии Собесского, что Катажина еще в четырнадцать лет преуспевала в амурных делах, в отличие от наук, а в пятнадцать родила мальчика от Дмитрия Вишневецкого. Ребенка припрятали у родителей до поры до времени, и когда Катажину выдали-таки замуж за князя Заславского-Острожского, то ничего не ведающий про ребенка князь пришел в ярость, узнав, что ему кое-чего не договорили до свадьбы. Катажину он, правда, не бросил, но громогласно называл Собесских мошенниками. Однако более хмельной Замойский не стал скромничать:

— Ты же забыл сказать, что являешься попечителем трех дочерей Катажины, что остались от погибшего муженька. А есть еще семилетний мальчик-байструк. Скажи это Михалу!

Полное розовое лицо Собесского враз стало алым. От стыда и от злости на Замойского. Галицкий князь готов был броситься на товарища, но не мог — тот говорил сущую правду.

— Так! — выдавил Собесский, пряча глаза. — И если бы не твой длинный язык, Ян, то я бы сам все об этом рассказал Михалу. Все дело в том, что Катажина есть дивчина красивая и благородная, хороших кровей. На нее многие засматривались аж с четырнадцати ее лет. Вот и Вишневецкий глаз положил в свое время.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Замойский. — Не только глаз он положил! Там же приплод получился! Стало быть, его сынок! — не унимался Замойский. — Но не подошел Вишневецкий вам. Кошелек не толстый оказался? А вот Острожской толстый был, царство ему небесное.

— Заткнулся бы ты, пан! Совсем окосел! — не на шутку разозлился Собесский. Эти двое, похоже, уже готовы были схватиться за сабли, но Михал вовремя остановил их.

— Да прекратите вы! Мне, если честно, плевать, есть ли у пани дети от прошлых связей и браков или нет! Истинное каханне не в том, насколько чиста была до тебя девушка, а в том, насколько она тебя кахает! Лично тебя! Это дело двух сердец, а все остальное — суета сует!

— Ого! — восхитились и Собесский, и Замойский, готовые было уже задраться из-за чести сестры галицкого князя. — Да ты прямо философ и поэт!

— Верно говоришь! — радовался Собесский, на что-то надеясь. Но Михал сказал все это из чистой вежливости. Заводить амурные дела с сестрой своего боевого товарища он не собирался.

Пока хмельные дружки выясняли отношения, а музыки играли веселые рыцарские песни, Алеся наклонилась к Кмитичу:

— Я тебе забыла сказать, Сапега тоже поздравление прислал. Через Михала передал. Вот, — и она указала на дорогое ожерелье из жемчуга.

— Знатный подарок, — кивнул Кмитич, — дзякуй Сапеге, что хоть что-то добро сделал.

— И еще письмо прислал, тоже поздравительное.

— Пронюхал-таки, лис, — усмехнулся Кмитич, — это Михал сболтнул. Ну, и что пишет?

— Поздравляет. Пишет, что рад и надеется, что я сделала правильный выбор, руководствуясь не эмоциями, не страстью, быстро проходящей, но умом.

— Это на что же он намекает? — Кмитич сдвинул брови. — Это он вроде как предостерегает тебя от ошибки?

— Мне тоже так показалось. Но, знаешь, он же такой осторожный! Вот даже поздравляет так осторожно, — и Алеся хихикнула, видя, что Кмитич рассердился. — Да ладно тебе! Что у тебя за реакция на Сапег?!

— Почему на Сапег? Сапеги славный полоцкий род! Перед Львом Сапегой я вообще преклоняю колено. Но Ян Павел среди них — больная овца в стаде. И у меня на него вполне нормальная реакция, как и должна быть реакция на жадину и труса, — ответил Кмитич, — реакция на бесхребетного человека, который может даже с чертом сделку заключить, ради выгоды сиюминутной. А за подарок ему я благодарен.

После очередного тоста Кмитич кивнул Алесе на выцветший штандарт Биллевичей на стене с геральдическим фамильным гербом «Могила»: белое квадратное надгробие на красном щите, а из надгробной плиты торчат три креста — один вверх, и два по бокам, параллельно основанию.

— Что за странный герб у вашего рода? Ваш предок, должно быть, был большой шутник, раз взял такой символ, — сказал тихо Кмитич на ушко Алесе, — не от этого ли ваши неприятности и обнищание Биллевичей?

Алеся вздохнула, укоризненно взглянув на Кмитича.

— Никто сейчас не скажет, почему наш герб именно такой, — сказала она, — но я одно скажу: когда Биллевичи уехали из Полабья вместе с Рускевичами, покинувшими Рюген, то бежали они прежде всего от крестоносцев. А чего хотели крестоносцы от полабских руссов? Правильно: крещения! Наши предки были убежденными язычниками и уехали в земли языческих ятвягов и дайновы, то есть сюда. Наш герб — очень старый. А разве языческие могилы выглядели так, как на нашем гербе?

— Нет, то были курганы без всяких крестов, — ответил Кмитич.

— Верно. Просто сплетение рунических знаков, похожее на христианскую могилу — вот чем был наш герб. При Витовте, когда рыцарству отказали в паганской вере, Биллевичи просто чуть подрисовали герб под надгробную плиту. То же самое и с гербом Рюрика «Двузубец». Его герб — это вовсе не двузубец с надломленным зубцом, но руна, кою уже никто не прочитает. Герб «Колюмны» тоже из рун происходит.

— Тем не менее, в новом виде ваша символика мрачновата, не находишь?

— Нахожу. Но что я могу поделать?

— Ты просто мой товарищ по несчастью! — взял Кмитич Алесю за руку и крепко пожал. — Знаешь, что наш герб «Щренява» означает? Красное поле щита и серебряная толстая извилистая лента, напоминающая перевернутую латинскую S. Что это?