Я часами смотрел на Луну, чувствовал её влияние на приливы и отливы.

Мэгги тоже наблюдала. Она достала календарь и перечеркнула ещё одно окошко.

– До возвращения твоей мамы осталось всего две недели, – объявила она.

Мэгги вышла из комнаты. Я открыл ящик, где хранился календарь, дотронулся до каждого пустого окошка, а затем провёл пальцем по идеально круглой Луне.

Вскоре мне стало тяжело думать о чём-либо другом. Я будто слышал, как мама поёт традиционное приветствие: «Приди ко мне! Приди!» Я представлял, как глубоко смогу погружаться одним лишь взмахом хвоста, нападать на морских окуней и заглатывать их. Каждую ночь я, лёжа на улице перед сном, проверял, не появились ли между пальцами перепонки как подготовка к моему превращению.

– Всего неделя, – объявила Мэгги.

Я часами сидел в ванной с закрытой дверью, смотрясь в зеркало и представляя, как буду выглядеть в шкуре. Наверное, размером буду чуть меньше Финна. Может быть, моя шкура будет чёрной, как у Лира, или пятнистой, как у мамы. Я надеялся, что не стану коричневым, как Мойра, но даже если так, то ничего страшного. Мне представлялось, как будут выглядеть мои глаза на мордочке с усиками. Я крутил плечами, словно надевая шкуру.

– Всего два дня, – сообщила Мэгги.

На следующий день я вошёл на кухню и увидел, как она кладёт календарь на место.

– Завтра, – вздохнула она, выглядывая в окно.

Завтра я отправлюсь домой. Я закрою ноздри и глубоко нырну, буду плавать далеко и быстро, как все в моём клане.

* * *

Я знал дорогу к Нелли уже так хорошо, что мне больше не нужны были ориентиры. Но всё равно останавливался у каждого из них: вот дерево с двумя стволами, камень-кит, и вижу я их в последний раз.

Расскажу ли я Нелли, что уплываю? Смогу ли?

Она расхаживала перед домом. Завидев меня, сразу схватила рюкзак.

– Хочешь пойти в «пещеру» из дерева? – спросила она с горящими от волнения глазами. – У меня для тебя сюрприз.

Я кивнул:

– Давай пойдём длинной дорогой.

Мы бежали по поляне, вверх по холму, а затем вниз, прыгали через ручей с камня на камень и обегали деревья в лесу, спеша к свету на берегу.

Я смотрел поверх волн на горизонт, моё сердце переполнялось чувствами. Завтра я поплыву в этих водах с мамой.

– Залезай! – позвала Нелли из «пещеры».

Я поднял ветку и забрался внутрь, сев рядом с ней и скрестив ноги.

Она сняла рюкзак.

– Помнишь ту песню со дня нашей первой встречи? Ты же хотел узнать продолжение? Так вот, знаешь что? Я нашла её! – она потянулась к рюкзаку и достала тонкую белую книжку.

– Я думал, она живёт в синей книге, – сказал я.

– Она во многих книгах. Не знаю, почему я не додумалась до этого раньше. Дедушка разрешил взять эту книгу на улицу.

Так я всё-таки услышу всю песню! Это был словно прощальный подарок.

Нелли открыла книгу и положила её мне на ладони. Чёрные значки толпились на странице.

Она не пела для меня.

Я вернул книгу Нелли.

– Спой ты, – попросил я. Так даже лучше. Я услышу всю песню её приятным голосом и унесу с собой это воспоминание.

Она заправила волосы за ухо.

– В стране Норвегии жила…

Смогу ли я сказать ей, что уезжаю и на этом всё?

– Пригреет солнце Сьюл Скерри,

На камни тёплый луч падёт,

И буду я сынка учить

Играть в волнах и в глуби вод… [5]

Песня проникала в меня куплет за куплетом. Семь лет женщина растила ребёнка на суше. Затем за детёнышем вернулся шелки, и они уплыли. Значит, детёныш получил свою шкуру после стольких лет в длинноногом обличье. Я едва не сболтнул лишнего, но Нелли пропела:

– Ты выйдешь замуж за стрелка,

Стрелок умел – то знаю я.

Он первым выстрелом убьёт

Малютку-сына и меня.

Слова, словно нож, пырнули меня в грудь, я ахнул и отпрянул. Выстрел? Всё это неправильно! В конце песни с ними должно быть всё в порядке: шелки и детёныш – с их кланом, его мама – с новым спутником на суше.

– Увы, увы, страшна судьба,

Ужасен мой исход!