— Поля, а ты случайно не видела, с кем она общается? Может быть, имя или какие-нибудь отрывки из переписки? — замявшись, осмелилась поинтересоваться Анохина, теребя пальцами пуговицу на манжете своей блузки и бегая взглядом по непримечательной поверхности стола, рисунком имитировавшей что-то отдалённо похожее на мрамор.

— Нет, вообще ничего. Она закрывается, когда печатает, а во время звонка или сразу сбрасывает, или убегает слова не сказав, — мне постепенно начинали передаваться напряжение и волнение, вовсю исходившие от подруги. До последнего вопроса, совсем не вписывающегося в её привычную манеру невмешательства в личную жизнь, я всерьёз не задумывалась о том, насколько странным стало поведение Наташи. — Не думаю, что стоит нервничать из-за этого. Ты же знаешь Наташку, в итоге она не выдержит этих игр в шпионов и вывалит нам всё как на духу. Ну, как про того парня с летнего лагеря.

— Наверное, ты права, — подумав, пробормотала Анохина, не глядя на меня и очень натянуто улыбнувшись, чем заставила начать переживать не на шутку.

— Рита, ты в порядке? Мне кажется, будто ты чем-то очень расстроена в последнее время, — решилась узнать я, воспользовавшись редчайшей возможностью поговорить наедине, ведь они почти всегда были вместе со Славой, а когда тот наконец отходил куда-нибудь, оставались или Иванов, или Натка, при которой мне почему-то чисто интуитивно не хотелось начинать этот разговор.

— Я в порядке, Поль, не переживай. Просто этот спектакль требует так много сил и внимания, что я уже начала жалеть о том, что решила принимать участие. Я не думала, что всё начнёт оборачиваться проблемами в наших… — она резко осеклась, бросив мимолётный взгляд мне за спину, ещё раз натянуто улыбнулась и наигранно бодрым голосом продолжила: — Набрали желающих сыграть, а с ними приходится повозиться, чтобы объяснить что и как делать. Слишком утомительно.

— Да, актёры там явно все никудышные, — весело подхватил Слава, опустившись на место рядом с Марго. Он аккуратным движением взялся за край юбки, оказавшийся зажатым между их стульями, высвободил его и опустил ей на колено, неторопливо пригладив ладонью. На её лице промелькнуло чувство, отдалённо напоминавшее смущение, а вот мне стало по-настоящему стыдно быть случайным свидетелем подобного жеста, выглядевшего до того эротичным, что немного сбилось дыхание.

Не так я представляла себе взаимодействие «просто друзей».

— О да, давайте ещё разок обсудим ваш спектакль, — закатил глаза подошедший следом Иванов и привычно раскинулся на шатком школьном стуле, как в огромном мягком кресле. Он снова был угрюм и зол и напоминал огромную хмурую тучу, неотвратимо нависающую над столом с того самого дня, как наша футбольная команда проиграла последний матч, тут же оказавшись на грани вылета из чемпионата. И пусть это было очень странно, но я испытывала какое-то не поддающееся разумному объяснению чувство вины из-за их поражения, будто своими резкими словами или приключившейся накануне игры неприятной сценой могла окончательно сбить и без того переживавшего Максима.

Тем не менее, на все его постоянные придирки и безостановочно изливавшийся сарказм я предпочитала принципиально не обращать внимания, больше не вступая с ним ни в какие диалоги при наших общих друзьях. Правда, всё это оказалось совсем легко осуществить, ведь злость он предпочитал срывать на ком угодно, неудачно попавшемся под руку, включая даже лучшего друга, но не на мне. А я не могла не заметить столь подозрительных изменений в его поведении, причиной которых наверняка стала та самая брошенная им фраза про моего брата.

Он пристально смотрел на меня исподлобья, но молчал; я смущалась, тут же вспоминала про отвратительным образом вскрывшуюся ложь и не знала куда себя деть от этого гадкого давящего чувства в груди, притихала и не подавала голоса, пока кто-нибудь не обращался ко мне напрямую. Казалось, будто Иванов замечал мою растерянность и после этого становился ещё злее, порой откровенно по-хамски обращаясь к кому-нибудь из своих игроков, по воле случая в этот момент оказывающихся поблизости, и тогда я вообще хотела как можно скорее сбежать куда глаза глядят. Какой-то проклятый замкнутый круг из недомолвок, раздражения и вины, возможно, существовавший только в моём воображении.

— А это тебе, — он наклонился и подвинул ко мне небольшую бутылочку с йогуртом в яркой разноцветной упаковке. Я опешила от неожиданности и напряглась, недоверчиво глядя то на бутылочку, то на самого Максима, выжидавшего мою реакцию с больно уж хитрым выражением на лице. Лёгкий прищур в глазах, ухмылка и замедленные движения делали его неуловимо похожим на кота, грациозно и бесшумно крадущегося к ничего не замечающей обречённой на съедение добыче.

Я нерешительно взяла в руки бутылочку, прохладную и немного влажную от образовавшегося конденсата, не до конца понимая, что именно должна с ней делать. И только посмотрев на этикетку, заметила название: «Растишка».

— Ты серьёзно? — удивлённо спросила я и тут же получила от него в ответ довольную улыбку. — А ничего более банального не придумал?

— Если честно, нет. Настроение не то, — пожал плечами Иванов, оставаясь внешне абсолютно невозмутимым, пока меня терзали мучительные сомнения, что же теперь делать с этим недоподарком. Когда мы враждовали, мне было проще находить нужные слова или принимать решения, а теперь, когда злобные подколки с его стороны сменились на вполне миролюбивые шутки, становилось ужасно неловко и страшно всё испортить. — Ну я заслужил войти хотя бы в десятку самых тупых шутников?

— Полина, умоляю, скажи ему, что он первый и единственный, — склонившись ко мне за спиной у Риты, начал заговорщическим тоном нашёптывать Слава, с усмешкой поглядывая на напрягшегося и нахмурившегося друга, а потом уже намного громче добавил: — Потому что ещё одну неделю его страданий по уязвлённому самолюбию я не переживу.

— Слава, ты точно дебил, — покачал головой Максим и укоризненно посмотрел на широко улыбающегося Чанухина. Я же пыталась скрыть за лёгкой улыбкой собственное смущение, уловив истинный смысл, заложенный в этом с виду обычном приятельском подтрунивании: именно в этот момент Иванов выглядел веселым и довольным, совсем как до злополучного матча. И мне оказалось так странно ловить себя на мысли о том, что я охотно готова поддаться и даже проиграть, лишь бы видеть его именно таким, а не вновь угрюмым и подавленным.

Исключительно из-за своей доброты, жажды мира во всём мире и спокойствия для всех окружающих, конечно же. На него самого мне, как раньше, совсем наплевать.

— Конечно же дебил, иначе стал бы я дружить с таким замороченным занудой, как ты, — без тени обиды согласился Слава.

— Стоило мне отлучиться, как здесь наконец стало весело? — воодушевлённо воскликнула Наташа, сумев подкрасться к нам неожиданно и испугать своим появлением буквально из ниоткуда. Она плюхнулась на свой стул, оглядываясь по сторонам и продолжая крутить в руках телефон, то постукивая им по столу, то перекладывая из ладони в ладонь.

— Твоего-то хорошего настроения ничего не испортит, не правда ли? — сквозь зубы процедил Максим, не сводя с неё глаз и даже не пытаясь чем-то замаскировать звучащую в голосе агрессию. Он кивнул на телефон в её руках и оскалился: — Как поговорила?