Ровная стена не давала ни малейшей надежды на спасение. Обернувшись, Максим едва слышно заскулил, понимая, кого завтра утром не увидят одноклассники.

Его. Его не увидят! Он – следующая жертва.

Но просто так сдаваться Максим не собирался – не таким он был человеком. Поигрывая мышцами, скорее, для своего спокойствия, он включил мобильный и побежал обратно в комнату, намереваясь проверить оконные решетки на прочность. Распахнув раму, Максим схватился руками за металлические прутья и дернул изо всех сил. Решетка заскрипела, но не поддалась.

И только тогда взгляд Максима упал на улицу.

Язык примерз к нёбу. Руки отпустили лязгнувшую решетку. Максим сделал шаг назад.

Никакой серой улицы с ноздреватыми сугробами, никаких черных деревьев и одинаковых пятиэтажек. Болото – застойное и беспросветное, матово переливается густая вода между мшистыми кочками. Все заросло голыми безжизненными кустами, и только где-то там, в непроницаемом мраке, одиноко бродит свет с его кухни – мертвенный, вязкий и слабый.

Максим ошалело тряхнул головой. Телефон приветственно завибрировал в руках, докладывая, что готов истерически звать на помощь всех подряд, начиная от одноклассников и заканчивая Милославом Викторовичем.

Вспыхнул свет, ослепляя, и Максим заорал от страха.

Смазанный огонек там, посреди болота, вздрогнул и направился в его сторону.

Свет, это просто свет. Телефон в руках. Набрать чей-нибудь номер, зашептать в трубку сбивчивые мольбы, только вот как, как они вытащат его, он ведь замурован, он пропал, он вообще уже где-то не здесь, он умрет, мамочка, мама, господи, не надо…

Телефон запиликал незнакомой мелодией, и Максим вздрогнул, вглядываясь в сероватый экран. Пусто – ни номера, ни имени, только вибрация в бледных пальцах, повторяющая стук его сердца.

– Да?..

– За все приходится расплачиваться. За все… – произнесла трубка знакомым голосом и, накалившись, растеклась кипящим пластиком в его ладони. Крича от боли, Максим принялся стряхивать черные капли, которые уже врастали в его кожу, расплывались безобразными ожогами.

Свет погас.

Прижав онемевшую руку с потеками пластика на коже, Максим в панике огляделся по сторонам, поняв, что больше не сможет никого позвать на помощь. Света нет. Компьютер мертв. Телефон расплавился.

Максим судорожно забился под стол, как в детстве, зажмурился, мечтая оказаться в одной квартире с ненавистными одноклассниками.

За что расплачиваться?! Он ничего плохого не делал, за что его убивать?.. Непрошибаемый и сильный Максим, они ведь смеялись над его шутками, и да, он порой поколачивал Малька или Славика, но он ведь никогда…

На кухне распахнулся пустой холодильник – скрипнула дверца, замерла ненадолго и закрылась с чавкающим звуком. Максим забился в угол еще сильнее, готовый сражаться из своего маленького укрытия до конца.

Хлопали шкафчики, скрипели двери. Что-то с кухни медленно приближалось к гостиной.

«Я сплю, – вдруг с кристальной ясностью подумал Максим, и от этой мысли легкость разлилась по всему телу, даже обожженная рука будто на миг перестала болеть. – Это сон. Игра: нет двери, тень на кухне, болото за окном… Очередной кошмар. Сейчас я проснусь и пойду в школу. Меня ведь не могут убить».

Жирная бесформенная тень, скребущая когтями по бледным обоям, дошла до поворота и замерла, прислушиваясь. Свет из-за окна прожектором бил в комнату.

Максим судорожно шарил здоровой рукой вокруг себя, силясь найти хоть что-то, чем можно будет обороняться. Перебирая провода, штекеры и переходники, он нащупал пакет с детскими игрушками, несколько запыленных книг и… толстую ножку от табуретки.

Вцепившись в нее так, словно она была посланием небес, Максим практически перестал дышать, вслушиваясь, двигается ли тень по комнате. Левая рука сжимала деревяшку не так крепко, как хотелось бы, да и правая остро вспыхивала болью, но у Макса теперь был шанс.

Последний шанс выбраться.

Вера в реанимации. Если это и правда не сон, значит, у него тоже есть шанс вырвать свою жизнь из скрюченных лап этой мерзкой твари.

А завтра утром Максим придет в школу, швырнет на пол окровавленную деревяшку и скажет им:

– Не на того напоролись, слабаки.

Жалко только, что Чашку убили, она бы плакала и благодарила его уроки напролет.

Тишина забивалась ватой в уши, грохот сердца заглушал все звуки вокруг. Тяжелые шаги раздались где-то вдалеке, и в тот же самый миг перед его лицом оказалась черная, абсолютно черная безобразная морда в маслянистых складках, прошипевшая с натугой:

– При-ивет…

Максим даже не понял, что произошло, – инстинкты сработали быстрее мысли.

Рука вырывается вперед, и старая ножка сминает рыхлое черное тело, а Максим выныривает прочь, огибая тень, и бежит на кухню, вопя то ли от страха, то ли от животного азарта, уже не чувствуя горячей боли в руке.

Но вместо коридора его поджидает очередная стена, и Макс врезается в нее, не в силах обернуться, потому что рыхлая тень с чавканьем всасывает в себя ножку табуретки, словно губка мыльную воду, и неторопливо идет к нему, – Максим чувствует гнилостное дыхание на загривке, дикую слабость и… понимание.

Он оборачивается, но знакомой квартиры больше нет. Вместо просторной комнаты с легкомысленными обоями остался узкий, как кишка, коридор с серыми цементными стенами, заляпанными ошметками чьей-то кожи. Сглотнув вязкую слюну, Максим вжимается в стену и стискивает кулаки, готовый драться до самой смерти.

Неподалеку стоит тень, огромная и неповоротливая, она больше напоминает сгусток сплошной ненависти. Над ней покачивается одинокая лампочка, мигает, то и дело погружая коридор во тьму.

Максим скрипит зубами. Если это не сон, то сумасшествие, потому что мир вокруг дробится и меняется, потому что эта нечеловеческая тварь жадно за ним наблюдает, потому что светом обжигает глаза, потому что…

Лампочка разгорается особенно ярко, и тень движется к нему. Два мгновения, два бесконечно долгих удара сердца, и Максим жмурится, делая бросок вперед…

Один удар, и из Максима с хрустом вылетает душа, и рвется его лицо, скомканное, как бумага. Он бесконечно долго летит вниз, ударяется переломанными костями о пол, о бабушкин ворсистый ковер, подлетает вверх, и падает на самое дно, и воспаряет, он кричит и плачет, как младенец, но пытка все тянется и тянется, тянется и…

Изломанная тень хохочет, швыряя безвольное тело из стороны в сторону, сбивая рамки с фотографиями и кружевные салфетки. Взрывается с хлопком телевизор, и тянется от него струйка сизого дыма…

Сломанный Максим снова падает и снова взмывает ввысь, уже ничего не чувствуя, ничего не боясь.

…Максимка стоит перед красно-белой лентой, но больше не плачет, щеки его сухие и румяные, колючие от темной щетины. Толпа волнуется вокруг, похожая на штормящее море, но он этого даже не слышит.