– Долгая история, – дружно сказали они.

Из саркофага послышались аплодисменты.

Айа мрачно смотрела в фальшивое окно, за которым цифровые бабочки вонзали длинные хоботки в огромные цифровые цветы. Иногда она тыкала в окно пальцем, и по тончайшему экрану бежала рябь. Персонал шиарийского центра выдал ей светло-голубую рубашку, уютную, как пижама, но предназначенную явно не для существ таких скромных размеров и доходившую до самых колен. От еще более трогательных штанов Айа отказалась. От старого наряда остались только сапоги, тяжелые, как маленькие утюжки. Замены для пришедшего в негодность комбинезона у корабля не имелось – в свое время он заказал десяток одинаковых в каильской мастерской, и этот был последним.

Селесу повезло больше – у него в запасе оставалось еще три или четыре комбинезона. Корабль попричитал, что на него не напасешься и на планеты он его больше не пустит, но одежду выдал. А шиари, к радости Селеса, все-таки вернули изъятую обувь, предварительно подвергнув ее термической обработке, из-за чего подошвы потрескались.

Селес лежал на Айиной койке и рассеянно теребил один из ремней, предназначенных для фиксации особенно дисгармоничных пациентов. У него еще кружилась голова от долгого пребывания в вертикальном положении, а не до конца восстановленные ткани безбожно чесались. Айа и Селес даже не смотрели друг на друга. В маленькой отдельной каюте, которую отвели новой пациентке шиари, стояла мертвая тишина. Зато в ментальном поле свирепствовало тяжелое выяснение отношений.

– …Нет, ты!

– Это бред, Айа.

– Ты. Ты, ты, ты-ты-ты!

– Хорошо. Я прошу прощения. Это не я терроризировал собственный корабль, не я напал на людей, не я проткнул крюком вроде как друга, но я прошу прощения.

– Это ты бросил вроде как друга.

– Я тебя не бросал.

– Конечно, ты просто улетел искать этот твой смысл жизни. А смысл, Селес, – он неживой, ему все равно, ему ничего не нужно, а мне вот было нужно!

– Я же попросил прощения.

– Думаешь, этого достаточно? Прощения он попросил! Это все меняет, да!

– И еще получил крюком.

– Случайно, я не тебя хотела убить…

– Тот человек, охранник, может умереть.

– Рада за него.

– Айа… Я тебя вообще не узнаю.

– Конечно! После увеселительной прогулки с больным морфом я изменилась до неузнаваемости! Теперь я такая мерзкая и злобная, что ты в праведном ужасе!

– Я… я не говорил, что ты мерзкая и злобная.

– А ты, видимо, всегда это знал. Иначе бы ты меня не бросил.

– Да не бросал я тебя!

– Мне так нужно было с кем-то поговорить… С кем-то, кроме корабля, он и так все знает, говорить с ним – все равно что с эхом. Одно и то же, одно и то же, только хуже от него становилось. Селес, мне так нужно было с кем-то поговорить…

– Не плачь.

– Еще чего, я не плачу.

– Поговори со мной сейчас.

– Настроения нет.

– Хорошо. Скажи, когда будет.

Айа молниеносно перепрыгнула со своего места на койку, навалилась на Селеса, больно задев почти затянувшуюся рану, и потребовала:

– Поцелуй меня. Люди так мирятся, я видела.

Он осторожно провел пальцами по ее волосам, которые не удалось полностью расчесать даже шиарийским санитарам:

– То есть мы опять друзья?

– Нет, нет. Сначала весь примирительный ритуал, и только потом – опять друзья.

Айа подмигнула ему, и Селес, как ни старался сохранить серьезное выражение лица, все-таки не выдержал и улыбнулся в ответ.

– Но я тебя все равно ненавижу, – шепнула она.

– А как же тогда…

– Молча.

– Позвольте узнать, на каком языке вы предпочитаете вести беседу? Вы меня слышите? Айа? Вы не могли бы приблизиться и установить со мной визуальный конт… Рекомендуется слезть со стола. Благодарю. Еще раз привлеку ваше внимание. На каком яз…

– Ка’антхажийский триста пятнадцатый.

– Приношу извинения, но ка’антхажи располагают только тремястами восемью наречиями.

– Ну вот что ты ко мне лезешь? Говорил по-шиарийски – и говори.

– В данном диалекте существует шестнадцать степеней вежливости при обращении к собеседнику. Какую вы предпочитаете? Айа? Я был бы очень доволен, если бы вы вернули мне мой коммуникатор. Его нежелательно грызть. По окончании сеанса вас проводят к кораблю, и вы утолите голод. Айа?

– Ты очень длинно говоришь. Это утомляет.

– Специалисты по достижению душевной гармонии двадцатого уровня и выше обучены делать свою речь максимально понятной. Установлено, что подробные спокойные пояснения у многих видов ассоциируются с комфортной атмосферой взаимного доверия.

– Ладно. Давай ту степень, в которой можно на «ты».

– Существует двадцать один вариант…

– Все остальное выбирай сам, это правда утомляет. Просвечивать меня больше не будете?

– Фототерапия применяется для улучшения душевного состояния один раз в сутки.

– Ага, я явно улучшилась. Это была единственная приятная процедура.

– Тебе нравится свет?

– Хм… Да. Какому дураку он не нравится?

– Позволь спросить, что еще тебе нравится?

– Хм… А что полагается за неправильный ответ? Током бить будете?

– Желательно рассказать в свободной форме о своих предпочтениях. Неправильных ответов в данном случае не бывает, Айа.

– Смотреть на звезды. Лететь. Спать. Бегать. Когда саркофаг подогретый. Петь – если громко. Смеяться. Плакать тоже люблю, потом голова пустая и приятно. Люблю гладить пушистых детенышей, если они не кусаются. Укусят – побью. Интересные инфокапсулы тоже люблю, только не очень сложные, от них зубы ломит.

– А если я попрошу тебя перейти к более сложным образам?