Настал день, когда он не пришел к ней, и она была даже рада этому. Он стал главным администратором в цирке, она — кухаркой в семье слепых.

Дневная душа

«У меня две души: дневная и ночная. И их нельзя поменять местами. Какая из них главнее — неизвестно. И я просыпаюсь, слыша эхо голосов и событий, которые не могу вспомнить. У меня то в руке какая-то вещица или мелкий цветочек, то смутное чувство долга и стыдливая печаль о чем-то забытом».

Она не могла вспомнить, откуда что берется в ее мире и куда исчезает. Ее беззаботное настоящее включало множество непонятных вещей, которые она даже не пыталась объяснить. В ее мире существа и предметы возникали ниоткуда и исчезали в никуда, меняли форму и размеры по непонятным законам. Они проникали через любые препятствия, легко оказывались внутри замкнутых контуров и так же легко исчезали из них. Казалось, чтобы объяснить это, не хватало дополнительного измерения. Она догадалась, что живет на колеблющейся плоскости, сквозь которую проходят объемные тела. Что она — как тень на поверхности озера от летающей в вышине птицы. Так купальщики, заходящие в воду, с точки зрения живущего на поверхности воды наблюдателя толщиной в один атом, превращаются то в кружочки голеней, то в овал талии, то в полный контур плывущего человека. Но главное, что она открыла, что она и сама — более сложное существо, чем кажется.

«Большую часть своей жизни я прожила в твоем воображении!» — с упреком сказала Ефросинья кому-то вне плоскости листа.

Она стряхнула с себя сложную теорию и почувствовала, что повзрослела. Ангел был двумерным, он прыгнул через клеточки буквой «Г», она кивнула и перетащила лишенную объема нарисованную церковь с черного на белое.

Северин

Отцом Северина был проезжий рыжий молодец без имени и паспорта. Мать — красавица с черной косой до колен — оказалась однолюбкой, прожила остальные дни без мужской ласки и умерла, когда ему было пятнадцать. Умирая, она сказала: «Сынок, я отдаю тебе всё, что не дожила на свете и недолюбила с твоим беглым отцом. Ты очень красив, забери еще и мою красоту, которую я так и не доносила на себе. Это тяжелый подарок, но я знаю — ты справишься». Он остался один и скоро понял, что действительно взял на себя большое бремя. Красота стала его бичом, мукой и проклятьем. Только-только набрав первую мужскую силу и отрастя хорошенькие мягкие усики, он стал отчаянно красив. Женщины хотели его, они были готовы на всё, чтобы заполучить его тело, оснащенное прекрасным, как цветок, членом. Их не интересовали его чувства и мысли, его внутренние проблемы и переживания. Они искали кратчайший путь к его внешней оболочке. Он был как пирог, за возможность отщипнуть от которого дрались и у которого никто не спрашивал, согласен ли он, чтобы его ели. Еще подростком Северин понял, заложником какого страшного обоюдоострого дара стал. Сверстницы и бабы в соку, жены соседей и их дочери, торговки на рынке, учительницы в школе и медсестры в больнице — все, даже старухи, под любым предлогом пытались заманить его в гости. Ему дарили внезапные подарки, неожиданно обнимали и тискали по темным углам, записками приглашали на свидания, подстерегали на поворотах, хватали за руки и другие места. Девушки в очках заводили интеллектуальные беседы, простушки — придавливали грудями к стенке, тяжело дыша непристойными шутками. Все сплетничали о нем, многие врали, что с ним спали. Мужчины завистливо скрипели зубами ему вслед, но порой и их взгляды становились медленными. Однако женщин было больше, и они были опаснее. Всё шло в ход — они строили глазки, навязывали услуги, прикидывались, что их интересуют его горести, набивались в друзья, в которых он так нуждался — и всё для того, чтобы при первом удобном моменте впиться в него жадными губами и руками. Ему пришлось научиться быть всё время настороже. Иногда он даже боялся, чтобы они не разорвали его и не поубивали друг друга. Девственность он потерял с какой-то случайной теткой, которая попросила помочь донести сумки до двери. Он по наивности и добросердечию согласился, не зная еще, к чему она клонит. Ему не было приятно с ней, но по первости интересно. Северин понял, что влип, когда она начала его преследовать назойливыми ласками, и еще когда за ней захотели последовать другие. Избегать ловушек он научился не сразу. Однажды девчонки зазвали его в женское общежитие и насильно раздели, чтобы во много глаз полюбоваться невероятно нежным телом. Это показалось для него даже любопытным, но идиллия продолжалась недолго. Девчонки стали приближаться к нему, трогать, гладить, целовать его, и вдруг, позабыв о стыдливости и приличиях, начали трепать его как щенка, тискать и тянуть каждая к себе. Он еще смеялся над происходящим, пока вдруг с ужасом не ощутил, что не может высвободиться, а они рвут его, царапают, кусают и с воплями дерутся за каждый участок его кожи, оттаскивая друг друга за волосы. Северин, еле жив, весь в ссадинах, позорно бежал через окно, растеряв одежду и вещи, к тому же ушиб ногу при падении. Кое-как, украв простыню с веревки, он перебежками добрался до дома, несколько раз избежав навязчивой помощи прохожих женщин, чьи глаза при виде мелькающего из-под простыни белого тела загорались опасным огнем. Дома он долго плакал от беззащитности и обиды. Ему было страшно и одиноко внутри своей красоты. Его душе нужна была дружба и общение, телу — прикосновения и объятия. Он страдал без заботы, семьи, тепла — и никому на свете не мог доверять. Он жаловался вслух мертвой маме, обнимая мокрое от слез одеяло и ворованную простыню. Наутро несколько девушек принесли одежду с лживыми извинениями — было видно, как они довольны. Они навязывались в гости, якобы утешить и полечить ссадины, и ему стоило труда не пустить их. Еще долго стайкой воробьев они сидели на лестнице, обнимая и толкая друг друга, неестественно громко разговаривая и вызывающе хохоча. Соседские мужчины высовывались из квартир под любыми предлогами. В итоге в подъезде в этот день починили проводку, сменили лампочки, разобрали счетчик и покрасили раму на одном этаже. А он за своей дверью задыхался от тоски. Одна из девушек приходила еще несколько дней, то принося хлеб, то предлагая помыть посуду и пол. Северин смотрел в ее глаза, опять видел в них пленку вожделения и не пускал. Через некоторое время в дверь начал ломиться ее старший брат с угрозами, потом приходил ее отец с уговорами. Она наврала им, что беременна от него, и делала вид, что хочет покончить с собой. Он понял, что женщина — опасный враг, и что он — объект охоты безжалостных хищников, чьи изящные очертания и трогательные глаза служат лишь для усыпления бдительности жертвы. Он хотел женщин и ненавидел их, мечтал о них и боялся. Он стал угрюмым и подозрительным, избегал людей и загнанно дышал, будто зверь, но следу которого идет свора. В тихие часы он разговаривал со своим членом, и тот проникновенно смотрел в глаза хозяину единственным глазом. Солнце день за днем описывало нимб над его головой. Он нарисовал себе третий глаз во лбу, но чувствовал, что на самом деле тот находится в другом месте — на копчике антенны, что преданно бдит в брюках, всегда готовая вскочить. Он ласкал себя по ночам, воображая нежные руки той, которую еще не мог себе представить. Обнимая подушку, он шептал: «Девочка моя, делай со мной всё что хочешь, я твой». Отзывая свое семя с руки, он горько плакал от того, что той, кому оно предназначено, так и нет рядом.