Надежда приуныла, но тут ехидный старик поднял палец:

– Но… но у Самойловичей в центре города был еще один дом. Ему тоже порядком досталось, но он уцелел и дошел до наших дней, правда неоднократно достроенный и перестроенный, в нем теперь люди живут. То, что владельцам не удалось вывезти за рубеж, попало в архив и частично в музей. Так вот в запасниках я обнаружил… – И Михалыч жестом фокусника, достающего кролика из шляпы, вытащил из стопки фотографий один из снимков. – Гляди.

Это оказался гравированный портрет, точнее, нечеткая фотокопия портрета молодого человека в военном мундире восемнадцатого века.

– Гравюра эта, судя по всему, была сделана с живописного портрета, который не сохранился, – заметил Михалыч. – Как, впрочем, и сама гравюра.

– И что же в нем такого замечательного? – спросила Надежда, стараясь не обращать внимания на то, как забилось сердце в предчувствии чудесного открытия.

– А вот в чем. – И старик, достав из секретера увеличительное стекло, указал на верхний правый угол снимка.

Надежда сначала вгляделась в изображение невооруженным глазом, затем взяла в руки лупу. На рисованном картуше с завитушками, словно вырезанными из дерева, значились инициалы, похожие на… К. и С.!

– Такие же, как на медальоне, – потрясенно прошептала Надежда. – Неужели это тот самый молодой человек, которого любила дама в сером платье с моего портрета?

– Так сразу и тот самый! – усмехнулся Михалыч. – А простое совпадение тебя не устраивает? Да и изображение нечеткое.

Она еще раз вгляделась в снимок, теперь уже все внимание сосредоточив на портретируемом. Гордая осанка, прямой открытый взгляд, рука, лежащая на эфесе шпаги, пудреный парик – и очень юный возраст. Ей показалось, что именно такого молодого человека видела она в полусне в один из первых дней, проведенных в доме тетки Нилы.

– Нет, не устраивает! – решительно заявила Надежда. – Это точно был он, тогда, на лошади…

– Когда тогда и на какой такой лошади? – недоуменно посмотрел на нее Михалыч.

Девушка прикусила губу. Не хватало еще, чтобы старик, к которому Надежда успела проникнуться симпатией, решил, что она немного не в себе, и перестал с ней общаться.

– А я про лошадь что-то сказала, да? – изобразила Надежда крайнее удивление. – Ну, наверное, просто представила себе этого молодого человека, а в его времена все только на лошадях и ездили, да еще в каретах, вот и вырвалось неосознанно…

Михалыч принял объяснение, потому что кивнул и сказал:

– Тогда ладно. Бери обе тетради – никому раньше их не показывал и не давал. Может, что и вычитаешь путное…

– А фотографии?

– Они-то тебе зачем? Здесь только копии планов сгоревшей усадьбы, портреты последних Самойловичей, что успели драпануть за рубеж, и…

– Я того молодого человека имею в виду, – пояснила девушка. – Или вам жалко, или вы боитесь, что я его испортить могу?

Михалыч замахал на нее руками:

– Что ты, какое там жалко, просто не подумал. И его тоже возьми. А хорош парень, правда? – И он подмигнул Надежде. – Теперь таких не сыскать. До пятидесяти дурью маются, себя ищут, а после пятидесяти требуют, чтобы им, как престарелым, место в транспорте уступали.

– Ну, это вы переборщили, – улыбнулась девушка. – Сейчас тоже много хороших молодых людей попадается.

– Что ж ты ни одного не встретила? Такая симпатичная и образованная, а все в девках ходишь.

Надежда вспыхнула:

– Почему в девках? У меня есть… друг, он… он… Да и потом, откуда вам все про меня известно?

– У меня тут такая агентурная сеть, что ни одному ЧК и не снилось. Можно сказать, сорок девок, один я. Первый парень в городе, в своей возрастной категории естественно. Жалко ты вчера ко мне не заглянула. Мария Семеновна такие пирожки с картошкой принесла, пальчики оближешь…

– Вот, значит, как. И Мария Семеновна туда же.

Михалыч посмотрел на нее чуть виновато и попросил:

– Прости ты меня, старика. Это я про «девку» сболтнул не подумав. Уж больно ты мне понравилась, да и Мария Семеновна про тебя только хорошее говорила. – Он подкрутил невидимый ус. – Эх, сбросить бы мне годков этак… много, я бы за тобой приударил, будь уверена!

– Ладно, чего уж там. Считайте, что простила, Виктор Михайлович, – усмехнулась Надежда и стала аккуратно убирать в папку тетради и снимок. – Спасибо за чай и за вот это. – Она похлопала ладонью по сумке.

Когда уже прощались, хозяин дома не удержался, а может, взяла верх потребность знать, что вокруг делается, и спросил:

– А друг-то твой, он как, ничего?

– Очень даже ничего, – не задумываясь ответила Надежда, а потом всю дорогу до дому гадала, сказала так, чтобы не выглядеть убогой и никому не нужной, или потому, что неожиданно для себя подумала в этот момент о Владимире…

Действительно, молодой человек был очень даже ничего. Сразу стало как-то жаль времени, что у нее ушло на бесцельное посещение музея и почти бесплодное сидение в архиве. Лучше было бы… Надежда, прищурившись, поглядела на голубое небо, на живописные заросли лопухов, из которых пышным кустом торчали розовые мальвы, и мечтательно вздохнула…

Дома, в галерейке, возле лестницы, что вела на второй этаж, с ней как бы невзначай столкнулся Владимир.

– Привет. Ты из архива? – спросил он.

Надежда кивнула:

– Оттуда. Откуда же еще…

– Что-то интересное нарыла?

– Очень может быть.

– Расскажешь?

Ей и самой хотелось с кем-нибудь поделиться добытыми сведениями и разобраться с легендами.

– И расскажу, и покажу! – радостно объявила девушка.

Владимир сразу почувствовал, что солнце засияло ярче, что листья на деревьях зашелестели нежнее, защебетали звонче птицы.

«Осторожнее, парень, – прозвучал в подсознании предупреждающий голос. – С тобой еще никогда ничего подобного не приключалось. Опомниться не успеешь, как будешь бегать за этой девицей, словно ополоумевший от счастья щенок, а ночами грезить о свиданиях с ней». – «Вот и хорошо, что сподобился, – возразил ему Владимир. – Некоторые влюбляются по-настоящему, даже женятся. И утверждают, что в этом есть своя прелесть. А раз так, то в жизни надо успеть все изведать… И потом, ни о чем таком эдаком вроде женитьбы речи пока не идет». – «Пока», – заметил ехидный собеседник. Но тут Владимир на него цыкнул, и он недовольно замолк.

Молодой человек пропустил девушку вперед и вслед за ней поднялся на второй этаж.

Они устроились в креслах за шатким столиком перед портретом дамы, словно приглашая ее если не поучаствовать в их разговоре, то хотя бы поприсутствовать при нем. Ведь кого-кого, а ее это касалось больше всех. «Кто знает, может, и знак какой подаст», – подумала Надежда, незаметно для себя уже давно одушевляя изображение.