Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бывший виноторговец остановился, поглаживая бороду, и нетерпеливо крикнул:
— Скоро ли? Идти время.
— Сейчас, Егор Саввич, сейчас, — отозвалась из кухни Мелентьевна. Она должна увязать в салфетку куличи, и хозяин понесет их святить в церковь.
За окном темно — глаз выколи. Фонарей в Зареченске нет. Сыромолотов ближе подошел к окну и встревоженно откинул тюлевую занавеску. Показалось, вдали мелькают какие-то огни. Они как будто движутся вдоль главной улицы. Что же это? Егор Саввич торопливо снял с подоконника горшки с геранью, примулами и гортензиями, чтобы не мешали, и распахнул створки окна. В комнату ворвался свежий, чуть сырой и прохладный весенний ветер, раздул пузырями занавески. Егор Саввич высунулся из окна и ясно увидел, что огни вдали движутся. Оттуда же доносился и неясный шум.
— Это еще что за наваждение? — пробормотал бывший виноторговец.
В комнату вошла Мелентьевна.
— Вот, Егор Саввич, — начала она и, увидев выставившийся из окна широкий зад хозяина, в недоумении замолчала. — Егор Саввич…
— Подожди, — не оглядываясь, махнул на нее рукой Сыромолотов.
Шум приближался, становился явственнее, можно было теперь разобрать даже отдельные голоса. Огни двигались, то сближались, то расходились. Но что это было, Егор Саввич не мог понять.
— Смотри, Мелентьевна, — сказал, выглядывая из-за занавески. — С чего бы такое?
Экономка подошла к нему, навалилась пышной грудью на спину и тоже высунула голову в окно.
— Господи, боже мой, — зашептала громко. — Да никак люди там.
— Люди и есть. А вот зачем они с огнями-то идут? Кто такие?
— А кто же их знает? Добрые-то люди не стали бы по улицам с огнем бродить.
— Выйду, посмотрю нето, — Сыромолотов нахлобучил на голову картуз.
За калиткой Егор Саввич остановился. Теперь он ясно различил большую группу людей с факелами. Они шли по середине дороги, громко разговаривая и в желтых отсветах огня были видны даже лица. Странное шествие должно было пройти мимо дома Сыромолотова. Он решил подождать и узнать, что это за диковина.
Дул легкий ветер, донося запах гари. Лаяли растревоженные собаки. Из соседних домов на улицу тоже вышли их обитатели и, конечно же, ребятишки, благо час был еще не поздний.
— Порфирий Никодимыч, — крикнул Сыромолотов соседу через дорогу, — что за оказия?
— А хрен ее знает, — довольно равнодушно ответил тот. — Сказывают, будто комсомольцы.
— Комсомольцы? Зачем же им по ночам-то куролесить.
— У сына свово спроси. Он тебе все разобъяснит.
Егор Саввич замолчал: с соседом он был не очень дружен.
Толпа приближалась. Теперь ясно слышались не только отдельные голоса, но и обрывки песни, которую тянуло несколько человек.
Мы на горе всем буржуа-а-ям
Мировой пожар раздуе-е-ем…
— Вот антихристы, вот басурмане, — шептал Сыромолотов, неотрывно смотря на приближающуюся толпу.
Впереди Петька Каргаполов — комсомольский вожак. Отец у него на прииске Новом, коммунист ярый, а сын здесь, зареченской молодежью верховодит. Не зря говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Рядом с ним Данилка Пестряков. С гармонией. Этот-то недотепа чего вышел? Тут же и учителка, Яшкина любовь, будь она неладна, сколько крови из-за нее попортил. И новая докторша с ними, та, которую директор из Златогорска привез. Говорят, будто похаживает он к ней вечерами, любовница будто. Правда или брешут? Тьфу ты, и Федька — казачок в эту компанию затесался. Сопляк еще, а туда же. Сказать надо тетке Васене, чтоб приструнила мальца. И почти у всех в руках факелы, а у кого фонари, мотки веревок.
Чем больше вглядывался в толпу Егор Саввич, тем больше узнавал знакомых парней и девчат. Все молодежь, взрослых среди них нет.
Мы на горе всем буржуа-а-ям…
Сыромолотов шарил взглядом по лицам, ожидая и боясь увидеть среди них сына. И он увидел его в самой гуще. Яков тоже пел:
Мировой пожар разду-у-уем…
— Яков! — закричал Егор Саввич. — Яшка! А ну, пойди сюда.
Но сын или не слышал, или сделал вид, что не слышит зова.
Да и немудрено не услышать, шум-то как на базаре. Тогда Сыромолотов крикнул идущему как раз мимо Данилке Пестрякову:
— Данилка, вы куда?
— Айда с нами, дядя Егор, — усмехаясь, ответил парень, — тогда и узнаешь.
— Тьфу, обормот! — выругался старший конюх. — И объяснить-то не может.
— Праздник нынче у нас, — отозвался чей-то звонкий голос. — Всех приглашаем на представление. Будет театр. Комедия с трагедией. Торопитесь, пока есть билеты.
Шутя и балагуря, нестройно распевая песни, молодежь прошла мимо. Было их человек пятьдесят, а может, и больше. Факелы, дымя и покачиваясь, удалялись. Голоса затихали. Соседи, хлопая калитками, расходились по домам. И только ребятишки, свистя и крича, бежали следом за толпой.
Особенно усердствовали Сашка и Пашка. Они кружились и приплясывали, размахивая руками, подражая комсомольцам, озорно распевали, исковеркав только что услышанную песню:
Мы на горе всех буржуев,
Эх, буржуев да буржуев,
Мировой пожар раздули!
Эх, раздули…
Братья Ильины поравнялись с Егором Саввичем, Сашка даже едва не налетел на него и остановился с поднятой ногой, оборвав пение. Сыромолотов бесцеремонно ухватил его за воротник старенького, с чужого плеча, пиджака, подтянул к себе.
— Ты что, взбесился, паршивец?
Сашка испуганно сжался, попытался вывернуться, но рука старшего конюха держала крепко.
— Пустите, дяденька Егор, — пискнул малец. — Я нечаянно, ей-богу, нечаянно.
— Он, дяденька, правда, нечаянно, — поспешил на выручку брата Пашка. — Пустите его, дяденька Егор.
— Я вам покажу — нечаянно, — сердито сказал Сыромолотов. Воротник Сашкиного пиджака затрещал в его пальцах. — Сказывайте, куда бежали.
— Мы за комсомольцами, — охотно пояснил Пашка.
— А они-то куда пошли?
— Да к церкви же, спектакль играть будут.
— Вот богохульники, вот окаянные. Еще чего выдумали — спектакль в божьем храме играть. Да за такое им руки-ноги обломать.
— Пустите меня,