Началась перестрелка. Я не знал, где Альхаджи, но еще не успела стихнуть стрельба, как он ползком вернулся ко мне. Я чуть не убил его, но вовремя узнал своего измазанного грязью Рэмбо. Обстреливая деревню с разных сторон, мы уничтожали всех, кто попадал на мушку, не дав ни единого промаха! Все мальчишки к тому времени стали отличными снайперами, а наш небольшой рост обеспечивал нам преимущество: можно было прятаться даже за совсем низенькими кустами и выпускать очередь во взрослых, которые никак не могли понять, откуда на них летят пули. Мы с Альхаджи израсходовали весь запас гранат и только после этого решили, что деревня у нас под контролем. Теперь можно войти в нее.

Мы прошли по улицам, убивая всякого, кто высовывался из дома или сарая. В какой-то момент стало ясно, что некому нести награбленное нами добро. Поэтому я послал Канеи и Мориба обратно на базу за подмогой. Ребята ушли, прихватив с собой часть боеприпасов, принадлежавших мертвым повстанцам – некоторые из них лежали, все еще крепко сжимая в руках оружие. Джума, Альхаджи и я остались в деревне. Но мы не сидели среди трупов, тюков с одеждой, коробок с патронами и мешков с наркотиками, а спрятались в окрестных кустах и пристально наблюдали за тем, что творится в деревне. Время от времени один из нас возвращался туда, чтобы принести что-то поесть и покурить.

Мы сидели в засаде два дня, а потом вернулись Канеи и Мориба. Они привели капрала, нескольких солдат и крестьян, которые помогли нам перенести трофеи на базу.

– Теперь мы обеспечены всем необходимым на несколько месяцев. Молодцы, парни! – поздравил нас капрал. Мы отсалютовали ему и все вместе двинулись в обратный путь. После того рейда Альхаджи получил прозвище Маленький Рэмбо. Впоследствии он всячески старался соответствовать этому высокому званию. А меня окрестили Зеленой Змейкой, потому что я умел выбирать самые невероятные укрытия – прятаться на деревьях или за крошечными кустиками. С этих точек, оставаясь незамеченным, я мог расстрелять целое селение. Кличку мне придумал сам лейтенант. Он сказал:

– С виду ты не страшный, но на самом деле ты очень опасен. Ты умеешь сливаться с природой, как зеленая змейка. Когда тебе необходимо, ты знаешь, как обмануть, заманить, уничтожить.

Я был горд этой похвалой и во время каждой вылазки действовал так, чтобы оправдать надежды командира.

Я долго смотрел в белый потолок. Его наискосок пересекала глубокая трещина. До меня доносились приглушенные голоса: сдавленный шепоток лейтенанта, короткие смешки медсестры. Я повернул голову и глянул на них. Девушка широко улыбалась, ей явно нравились отпускаемые офицером шутки. Я встал и направился к выходу.

– Пей побольше воды, и ты скоро выздоровеешь. Завтра вечером приходи на осмотр, – крикнула мне вслед медсестра.

– Как тебе вообще здесь? – поинтересовался военный.

Я посмотрел на него с отвращением и сплюнул на землю. Он поежился. «Еще один городской слюнтяй», – думал я, выходя в холл.

Двое ребят играли на веранде в настольный теннис. Многие мальчишки толпились вокруг и с интересом наблюдали за игрой.

Прошло уже более месяца с тех пор, как нас привезли сюда. Большинство справились с ломкой, хотя нередко случалось, что кто-то неожиданно падал в обморок или ни с того ни с сего у него начиналась рвота. К концу второго месяца реабилитации почти у всех прошли и эти симптомы. Но все мы по-прежнему были в угнетенном состоянии духа, а так как теперь было время все обдумать и оценить, то на поверхность сознания стали всплывать тяжкие воспоминания. Последствия пережитого громко заявляли о себе.

Всякий раз, когда я открывал кран, мне казалось, что оттуда хлещет кровь. Я долго и пристально смотрел на струю: она постепенно светлела и превращалась в обычную воду, и только после этого я мог напиться или принять душ. Иногда кто-то из ребята вдруг выбегал из здания с криками: «Боевики идут!» Порой я видел, как мальчишки помладше сидели возле камня и плакали, рассказывая, что это их мертвые родные. Бывало, что мы подстерегали сотрудников центра, связывали их и допрашивали, где их отряд и где они прячут еду, наркотики, оружие и боеприпасы.

Через два месяца пребывания в центре нам впервые выдали учебники, ручки, карандаши и сказали, что каждый день с десяти до двенадцати надо ходить на уроки. В тот же вечер мы устроили из школьных принадлежностей большой костер. Но на следующий день нам вручили новые тетради и учебники. Мы снова спалили их, однако персонал продолжал снабжать нас всем необходимым для учебы. Правда, в этом случае они уже не говорили: «Ты ни в чем не виноват», – как делали обычно, когда журили за жестокое и недетское поведение.

Как-то раз мы увидели сложенные на веранде коробки со школьными принадлежностями. Мамбу предложил продать все это.

– Кто их купит? Да и потом, все нас боятся, – возразили ему некоторые ребята.

– Мы найдем торговца, который возьмет все оптом, – уверял Мамбу.

Мы загрузили свои трофеи в пластиковые пакеты и вшестером отправились на местный рынок. Там нам удалось отыскать нужного человека, который с радостью купил все, что мы ему предложили. Он был очень доволен и сказал, что и в будущем будет рад приобретать у нас школьные принадлежности.

– Меня не интересует, откуда это у вас. Может, вы их украли. Мне-то что? Ваш товар – мои деньги, – сказал он, протянув Мамбу пачку купюр. Тот широко улыбнулся и пересчитал хрустящие банкноты. А потом поднес их к нашим носам, чтобы мы вдохнули запах:

– Это хорошие деньги. Я знаю, что говорю.

Мы побежали обратно в центр, чтобы успеть к обеду. После еды Мамбу раздал каждому из мальчишек его долю. В холле стало шумно: все обсуждали, на что потратят полученные деньги. Продавать ручки и учебники было явно выгоднее и интереснее, чем сжигать их.

Кто-то купил кока-колу и ириски, кто-то – другие мелочи, а мы с Мамбу и Альхаджи решили отправиться во Фритаун. Как туда добраться, мы не знали, было известно только, что до центра города должен ходить какой-то общественный транспорт.

В то утро мы наскоро позавтракали и покинули столовую по одному. Я сделал вид, что иду на обследование в медпункт. Мамбу немного погодя вернулся в столовую, якобы за добавкой, а потом выпрыгнул из окна кухни. Альхаджи направился в сторону туалетов. Нам не хотелось, чтобы другие мальчишки узнали о наших планах: вдруг все они увяжутся с нами? Тогда сотрудники поднимут тревогу.

Вскоре мы встретились на автобусной остановке неподалеку от реабилитационного центра и встали в очередь.

– Вы когда-нибудь бывали в этом городе? – спросил нас Альхаджи.

– Нет, – ответил я.

– А меня собирались отправить учиться в столичную школу, но потом началась война, и все планы рухнули. Я слышал, что во Фритауне очень красиво, – сказал мой друг.

– Ну, это мы скоро увидим, – произнес Мамбу. – Автобус идет.

В салоне гремела музыка соукоус. Пассажиры громко, как на рынке, переговаривались между собой. Мы уселись на задних сиденьях и стали смотреть в окно. Мимо проплывали дома и маленькие магазинчики. Какой-то мужчина стал танцевать в проходе. К нему присоединились еще несколько человек, в том числе и Мамбу. Мы смеялись и хлопали в такт музыке.