Мадленка поклялась Лягушонку, что ничего никому не скажет, и с легкой душой отправилась спать.

Через два дня отряд Боэмунда подошел к Мариенбургу, среди поляков более известному под названием Мальборк. Когда Мадленка впервые увидела башни неприступной крепости, вырисовывающиеся вдали, ею овладело напряженное любопытство. От деда она слышала, что Мальборк – твердыня, не имеющая себе равных. Одиннадцать лет тому назад после Грюнвальдской битвы король Владислав попытался взять ее приступом, но потерпел неудачу и вынужден был снять осаду. Мальборк расположен на берегу реки Ногата, которая является притоком Вислы, и, по существу, это не один замок, а три, встроенные друг в друга и окруженные мощными стенами. Вблизи крепость выглядела еще внушительнее, чем издали; она подавляла своими размерами, и город, лепившийся к ее изножию, совсем терялся в ее тени. Мадленка уже знала, что вход в замок женщинам строго-настрого запрещен, и сердце ее радостно трепетало, когда она предвкушала свое появление за его стенами. Никакого кощунства Мадленка в том не усматривала – ведь, в конце концов, крепость носила священное для крестоносцев имя Марии, и оно же было вторым именем девушки, святая Мария была небесной покровительницей Мадленки. И раз уж судьба сама занесла ее сюда, грех было бы не воспользоваться таким случаем.

Отряд рыцарей миновал посад и стал подниматься к замку. По дороге им попадались по большей части солдаты и священники – сразу было видно, что поблизости расположено сердце ордена, основные его казармы. Замок, выстроенный из алого кирпича, к удивлению Мадленки, производил скорее радостное, чем тягостное впечатление. Копыта лошадей прогрохотали по спущенному подъемному мосту. Во дворе рыцари спешились, и подбежавшие конюхи приняли лошадей. Мадленка огляделась. Вокруг было множество народу; фон Мейссен и Филибер, в Торне переодевшийся в подобающую его званию одежду, попали в гущу любопытствующих рыцарей, жадных до новостей. Мадленку в одежде мальчика тоже не обошли вниманием – многие недоумевали, что тут делает никому не известный рыжий юноша, но решили, что он либо пленник, либо шпион крестоносцев, оказавший им важные услуги. Мадленка недолго пробыла во дворе – Филибер де Ланже (теперь она даже мысленно не смогла бы назвать его Лягушонком и тем более Вонючкой), переговорив о чем-то с Боэмундом, подошел к ней и повелительно бросил:

– Следуй за мной!

Он отвел Мадленку в маленькую, но опрятную комнату, где не было ничего, кроме кровати, распятия на стене и простой деревянной скамьи.

– Великий магистр в отъезде, – сказал Филибер на прощание, – его замещает великий комтур Конрад фон Эрлингер. Мой слуга принесет тебе приличную одежду и все, что ты захочешь. Комтур наверняка пожелает побеседовать с тобой. Веди себя прилично и, бога ради, – Филибер понизил голос, – не попадайся Боэмунду на глаза, не то не оберешься хлопот.

– Хорошо, – кивнула Мадленка со вздохом.

Когда Филибер ушел, Мадленка побродила немного по комнате. Единственное окно выходило на реку, в воде которой отражались фантастической красоты башни замка. Мадленка вздохнула; в то мгновение она бы отдала всю эту красоту за то только, чтобы оказаться дома, в Каменках, где нет реки, а есть один колодец, да и сама усадьба может лишь с большой натяжкой считаться замком.

Помолившись Деве Марии и попросив охранять ее впредь, Мадленка села на кровать. Перина оказалась мягкой, и тощий зад Мадленки прямо-таки тонул в ее великолепии. Мадленка, не помня себя от восторга (еще бы – наконец-то у нее есть своя кровать; не пучок грязной соломы, а именно кровать со всеми причиндалами), попрыгала на перине, пощупала ее, помяла руками и пришла к выводу, что эти чертовы немцы весьма недурственно все у себя устроили. Она была права: орден имел монополию на торговлю на своей территории, из каковой извлекал огромные прибыли. В тогдашней Европе он был единственным среди рыцарских орденов, вообще не имевшим никаких долгов.

Вдоволь налюбовавшись роскошной постелью, которую ей отвели, Мадленка еще раз обошла комнату, заглянула даже под кровать и обнаружила под нею в дальнем углу мышиную нору. После чего Мадленке стало скучно, и она совсем уже собиралась отправиться на поиски кого-нибудь, но тут дверь растворилась, и вошел невзрачный детина с птичьим носом, крошечными глазками и обстриженными в кружок волосами. В руках он тащил ворох одежды. Детина стал перед Мадленкой навытяжку и воззрился на нее сверху вниз.

– Одежа тут для вашей милости, – хриплым голосом объявил детина.

Мадленка таращилась на него, и ужас все глубже проникал в ее существо, когда она сообразила, что детина послан, чтобы помочь ей переодеться. И он не уйдет, пока она не облачится в дорогое, но совершенно бесполезное в ее положении тряпье, ибо, как только он увидит, что она не мальчик… а женщинам в замок вход запрещен… и помощи ей ждать совершенно неоткуда… – Пожалуй, в нынешних обстоятельствах она еще пожалеет, что Боэмунд не успел ее повесить. Мадленке тут же захотелось выскочить в окно, но оно было, во-первых, высоко, а во-вторых, забрано частым переплетом. Ах, святая Мария, небесная покровительница, где ты?

– Если ты думаешь, – проворчал детина, – что я буду помогать тебе с одежей, будто ты какой граф или рыцарь, ты здорово ошибаешься, сударь. – И он бросил одежду на постель. – Есть хочешь?

– Хочу. И помогать с переодеванием мне не надо, сам справлюсь, – закивала Мадленка, в голове которой еще не укладывалось, что она спасена.

– То-то же, – заключил детина и оглядел ее, но уже без прежней неприязни. – А правда, что ты брату Филиберу из плена бежать помог?

– П-правда, – едва пролепетала Мадленка.

– Ну, добро, – заключил парень.

После того, как он скрылся за дверью, Мадленке показалось, что в комнате сделалось намного светлее. Она поспешно переоделась в принесенную одежду, судя по всему, рассчитанную на пажа или трубача. Кафтан был лиловый, как и штаны, и украшенный золотыми кистями. Мадленка ощупала свою старую одежду, отложила Библию матери-настоятельницы – пергамент почти не пострадал от воды, когда она прыгнула в ров, – а рубашку, принадлежавшую брату, спрятала между подушек. Вскоре детина явился снова, таща громадный поднос с кушаньями, которыми можно было накормить дюжину солдат.

– Лопай, пока Конрад тебя к себе не потребовал, – милостливо разрешил он. Затем брезгливо покривившись, сгреб старую одежду Мадленки и исчез.

Девушка поела, попила вина, полюбовалась из окна на реку, после чего захотела выйти прогуляться, но не тут-то было: дверь оказалась заперта. Помянув всех крестоносцев нехорошим словом, Мадленка в унынии села на постели и, упрев локти в колени, обхватила ладонями виски. Солнце на четверть опустилось за горизонт, бросая отблески на прозрачную воду Ногаты, когда дверь наконец открылась и детина появился на пороге. Он застал дивную картину: Мадленка в тоске подкармливала мышь хлебными крошками. Завидев большого человека, мышь удрала под кровать и забилась в нору.

– Эй, рыжий, – хрипло сказал парень, – великий комтур ждет тебя.