Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В коридоре на тумбочке. И быстрее!
— Я понимаю, — сказала Соня, — я знаю, нам надо спешить.
Лидочка равнодушно и устало смотрела, как Петрик собирает деньги в пачку, потом он, видно, передумал класть их в сумку — понял, что пачки поместятся в карманах. Сонечка вошла с сумкой, и он сказал:
— Не надо, обойдусь!
— И что? — спросила Соня. Она вела себя, как автомат.
— Что будем делать с Лидией Кирилловной? — спросил Петрик.
Лида обернулась к нему и увидела, что на пальто спереди брызги крови, — попало, когда он убил Гошу.
— Ничего не надо делать! — попросила Соня.
— Дура. Через три минуты она будет в милиции.
— А она пообещает.
— Пообещает? — Петрик даже удивился. — Пообещаешь? — это уже относилось к Лидочке.
А ей было настолько все равно, настолько голова отказывалась работать, что она ответила:
— Нет, не обещаю.
— Вот видишь, — сказал Петрик. — Придется убирать.
— Ой, только не это, уже столько всего…
— Трупом больше, трупом меньше, — философски заметил Петрик.
— Давай ее запрем в комнату.
— Чтобы она выпрыгнула через окно?.. — Петрик почесал пистолетом за ухом, и Лидочка вдруг вознадеялась, что пистолет выстрелит. Ради торжества справедливости. Но пистолет не выстрелил.
— Ладно, — сказал Петрик, — я же не дикий. Только смотри, чтобы хуже не было. Вяжи ее к стулу.
Он сунул руку в сумку, достал оттуда большой рулон серой пластиковой липкой ленты, какой грузчики обматывают вещи при перевозке.
— Садись! — приказал Петрик. — Если не сядешь сразу — пристрелю. Ты же должна понимать!
И Лидочка поняла, что у Петрика в самом деле нет выхода. Он не может оставить ее на свободе.
Она села на стул.
— Руки назад! — приказал Петрик. Потом велел Соне: — Заматывай кисти. Как следует! Не в детские игры играешь.
Соня почему-то сказала:
— Извини, Лида.
Она ничего не ответила. Очень болели глаз и бедро — видно, вывихнула его, сопротивляясь Гоше.
Петрик положил пистолет на стол и сказал Соне:
— Давай сюда ленту.
Он начал мотать поверх повязки, сделанной Соней. Сразу руки стянуло так, что стало трудно шевелить пальцами.
— Вот так, — сказал Петрик. — Именно так. Теперь не брыкайся, а то пострадаешь.
Он был в отличном состоянии духа. И причина тому была раскрыта им тут же:
— Греют баксы, лежат на груди и греют.
Петрик опустился на корточки и принялся приматывать ноги Лидочки к ножкам стула. Соня принесла ему нож из кухни, чтобы не рвать, а резать ленту. Петрик мотал быстро и ловко. Лидочка ощутила себя частью стула — вот такой стул, состоящий из деревянной и мясной частей. Можно сесть и облокотиться.
— А теперь, — сказал Петрик, — последний штрих.
Он начал заматывать лентой и рот Лидочки. Она крутила головой, толкала ленту языком, чтобы оставить себе место перед губами — но Петрик оказался хитрее и сноровистее. Лидочка была закована абсолютно надежно и понимала, что в отличие от приключенческих романов, в которых героине обязательно удастся ослабить узы и скинуть оковы, ее положение безнадежно.
Петрик отступил на шаг. Он был доволен.
— Живи, — сказал он Лидочке. — И благодари меня. Ей-богу, на моем месте другой обязательно бы тебя пришил.
Соня сказала:
— Я боюсь одеваться, он там лежит.
Увидев, что Лидочка связана, она как бы сняла с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу — Лидочке ничего не угрожало.
— А тебе не нужно одеваться, — сказал Петрик. Он снова был настороже, пистолет в руке.
— Ты что, Петрик?
— Садись на другой стул, — предложил ей Петрик ровным и даже веселым голосом.
— Ну ты что, шутишь, да? Шутишь? — в голосе Сони вновь возникли хныкающие интонации.
— Хватит, — отрезал Петрик. — Хочешь жить, садись на стул.
— Но мы же с тобой улетаем в Германию, — произнесла Соня, теряя уверенность в себе и в отлете.
— Нет, — сказал Петрик. — Ты не летишь в Германию. Боливар двоих не свезет.
— Какой еще Боливар?
— Надо читать художественную литературу. Вот твоя подруга Лида наверняка читала писателя Джека Лондона.
Лиде вдруг захотелось поправить этого идиота и крикнуть: «О’Генри!», но лента цепко и плотно замотала рот. Ни звука не издашь.
— Петрик, миленький, ты же меня не бросишь? — умоляла Соня. — Я же все для тебя сделала.
— Лучше помолчи. Сама же просила Лиду оставить жить — теперь при ней помолчи.
Но Соня не поняла предупреждения.
— Я не о Лиде! — закричала она, видя, что Петрик взял со стола катушку ленты. — Я о себе. Петрик, ты же обещал!
— Садись!
Самое удивительное, что Соня настолько, видно, привыкла подчиняться Петрику, что она пододвинула второй стул и села на него. Не могла не сесть.
— Петрик, — сказала она. — Я же ради тебя грех на душу взяла. Ты забыл, да? Ты поклялся, что за это меня увезешь! Ты меня любишь, ведь любишь? Ты меня не обманывал?
Петрик стал отматывать конец ленты.
— Петрик, я же твою таблетку ей подложила в бутылочку!
— Подложила так подложила, твое дело. А я думал, что Осетров подложил. А оказывается, ты у нас — отравительница!
— Ну зачем ты так говоришь? Ведь ты мне дал таблетку. И даже посоветовал с Аленкой все спланировать, и письмо мы с ней придумали для Осетрова! Ведь правда, Петрик?
— Не знаю. В первый раз слышу! Руки назад!
— Нет!
Он ударил ее по щеке, голова мотнулась, и Сонечка покорно протянула руки назад, чтобы Петрику было удобнее их связывать.
— Петрик, ты забыл, да? — Она была в тихой тупой истерике, и ей казалось, что если она напомнит Петрику все, как было, он спохватится, попросит у нее прощения и возьмет с собой в Германию. — Я же Аленку уговорила Осетрова вызвать и пригрозить. Я же не хотела ее убивать.
— Но пришлось, правда? — Петрик был занят, приматывая Соню к стулу, и спросил, как бы отвлекая ее от того, что с ней происходит.
— Но ведь тебе нужны были деньги, ты без них бы погиб! — закричала в ответ Соня. — Петрик, я же тебя спасла. Я все сделала, как ты велел. И таблетку в бутылочку подложила, и даже к Татьяне уехала для алиби.
Господи, все получается наоборот, поняла вдруг Лидочка. Они договорились с Аленой, что та устроит сцену с самоубийством для Осетрова, а лучшая подруга Сонечка подложила в бутылочку с таблетками одну лишнюю — поэтому-то Аленка и не смогла, как договорились, вызвать «Скорую»… Сонечка-то, оказывается, любила этого злобного убийцу, и спасала его, и верила, что он возьмет ее с собой в сладкую заграницу. И ей не жалко было