ради этого ко мне приехала? — спросил Лоренс, вперив в меня непроницаемый взгляд.

— Да, — ответила я, пытаясь быть сильной, но нижняя губа предательски дрожала. Взгляд Лоренса скользнул к моему рту — он все видел. — Только ради этого, — излишне громко и резко добавила я.

Лиза раздраженно заворчала, словно мои вопли мешали ей спать. Лоренс не спускал с нее глаз, пока она не успокоилась, а потом миролюбиво предложил:

— Пойдем в другую комнату, там и поговорим.

Лоренс направился к закрытой двери, я следом.

Лоренс аккуратно закрыл дверь гостиной и зашагал по коридору к двум спальням. Где-то негромко пело радио.

— О текущем расследовании особо распространяться нельзя, — предупредил Лоренс. — Джинни, ты лучше сама вопросы задавай. На какие смогу, отвечу.

— Боюсь, Уорфилд в чем-то подозревает Лизу только потому, что кости нашлись у нас во дворе. Разумеется, она ни при чем, но рассказать не может.

Лоренс открыл дверь в конце коридора, и, когда мы вошли, сказал:

— Я бы из-за этого не переживал. Следствие движется в другом направлении, совершенно в другом.

Лоренс сказал именно то, на что я надеялась, но я будто онемела. Он привел меня в спальню, такую маленькую, что, переступив порог, мы автоматически оказались у кровати. И здесь стены были белые, неукрашенные, шкаф и тумбочка — та же хлипкая дешевка из «Икеа», а вот кровать… Я сразу ее узнала, это старая двуспальная кровать Лоренса из вишневого дерева! И постельное белье я узнала — сливочно-желтое с клюквенно-красными полосками, от частой стирки тонкое и мягкое. Кровать была незаправлена, простыни сбились в комок и источали слабый аромат, который я слишком хорошо помнила, — запах стирального порошка и теплый древесный аромат чистого спящего Лоренса.

Лоренс был немногословен, но сумел меня успокоить. Мы так и стояли у кровати, на которой полсотни раз занимались любовью. Я даже сглотнуть не могла. Он был по-прежнему он, я это знала — и знала эту кровать.

Все, что я считала гневом, вспыхнуло внутри меня сильно и жарко, как гневу не дано. Чуть ли не машинально я поднялась на цыпочки и прильнула губами к еще говорящему рту Лоренса. Руки обвили его шею, скользнув по жесткому ежику волос и теплой коже на затылке. Все такое же, точно такое — мое тело прекрасно помнило Лоренса и растворялось в нем.

Его тело тоже меня помнило. Его рот приоткрылся, подарив моим губам вкус Лоренса и зубной пасты. Его руки легли туда, где им самое место, — накрыли мой зад с обеих сторон, подтянули меня ближе, почти от земли оторвали и припечатали бедрами к его бедрам.

«Черт подери!» — шепнул он мне на ухо, но получилась скорее молитва, чем ругательство. Мы задышали в унисон. Сколько дней прошло, сколько раз солнце вставало и садилось, а Лоренс меня не касался! Все эти дни, когда солнце вставало и заходило, а он все не прикасался и не прикасался ко мне, были неправильными, неисправными; лишь сейчас, когда его руки ласкали меня, все встало на свои места. Моя ладонь скользнула между нами и сжала его, вновь почувствовав упругую тяжесть мужского желания. Лоренс согнул ногу в колене, притянул меня к себе, и мы, плавясь, вместе упали в расплесканное по матрасу солнце. Так все и случилось.

Вот они мы, я и мой «мистер Друг». Я приехала выпытать информацию, да не одна, но при этом надела свои лучшие трусики, кружевные и оптимистично-розовые. Трусикам для свиданий было уже несколько лет, но я так редко их надевала, что они казались новыми. Умелые пальцы Лоренса творили со мной чудеса, а я льнула к ним, изгибалась и на время отрешилась от проблем. Лоренс заслонил все: печаль немощной дочери, страх потерять Мози, скорбь по умершей малышке. Я все это отдала — так же, как без остатка отдала себя, раскрываясь навстречу ему в ласковых лучах солнца. Я словно домой вернулась.

Потом мы лежали обнявшись. Мои трусики для свиданий веселым розовым флажком висели на безликом икейском торшере. Я укрыла нас обоих смятой простыней, прижалась ухом к груди Лоренса, слушала, как бьется его громадное сердце, и напоминала себе, что приехала не за этим. Но как же мне было хорошо!

— Вот тебе и «на этот раз никаких глупостей»! — тихо сказал Лоренс.

— Не волнуйся, ты все сделал правильно! — засмеялась я, подняла голову и уперлась подбородком ему в грудь. — Это твоя старая кровать.

— Ага, — отозвался Лоренс.

Я удивленно подняла брови, и он пояснил:

— Вернувшись ко мне, Сэнди захотела новую кровать. Эту, говорит, она своей больше не чувствует, и не ошиблась. Мы купили кровать-сани, а эту спрятали на чердак. Когда переезжал, я забрал из дома только ее.

Я кивнула, прижимаясь к груди Лоренса, а он жмурился, разомлев. Да, помнится, он впадал в эту медлительность, валялся, словно сонный тигр в зоопарке, а я, наоборот, всегда готова была вскочить и печь хлеб, работать в саду или бежать на танцы.

Если не считать трусиков, всего этого у меня в планах не было. Только мое тело решило иначе, и все вышло так, как вышло. Душевное смятение — это одно, но я, в конце концов, здесь не просто так.

Мне по-прежнему хотелось использовать и Лоренса, и прогретое солнцем умиротворение, и то и другое вместе.

— Ну и куда движется следствие? — поинтересовалась я невинно, а сама пальчиком чертила узоры на его волосатой груди.

— Джинни, я же говорил, что подробности разглашать не могу, — с улыбкой напомнил Лоренс. — Сколько заповедей я должен ради тебя нарушить?

Я поняла, что рисую на его груди сердечко, снова и снова, как девчонка-подросток в тетрадке. Разом перестав рисовать, я выпрямилась.

— Слушай, я ведь не на родительском собрании посплетничать хочу, а за дочь боюсь.

Улыбка Лоренса чуть потускнела, и он оперся на локоть.

— Если бы знал, что Лиза в опасности, сам сразу бы тебе рассказал.

Внезапно голой мне стало неуютно. Я сорвала с торшера бравурный розовый флажок и отвернулась от Лоренса.

— Неужели, — проговорила я, но не как вопрос, а словно констатируя факт, потом встала и натянула платье. — Мне пора домой. Мози пригласила приятеля, и я не хочу надолго оставлять их наедине.

В глазах Лоренса снова появилась настороженность.

— Помочь тебе усадить Лизу в машину?

— Думаю, Лиза уже отдохнула и чувствует себя лучше.

Мой голос прозвучал резко и холодно. Я взглянула в зеркало и невольно поморщилась: тщательно уложенные волосы превратились в дикую копну каштановых кудрей.

— Джинни! — позвал Лоренс, когда я шагнула к двери. —