колес, из водительского окна высовывался тощий козленок и глотал дождевые капли. Чуть дальше начинался целый автопарк ржавых седанов, старых, разномастных, выпотрошенных до остовов, зато битком набитых овцами. Утятник как он есть. Озираясь по сторонам, Роджер убавил скорость и громкость до минимума.

С его стороны лес тоже кончился, сменившись поляной, на которой расположились штук десять трейлеров. Вдали на луг наступали кусты, ладанные сосны и старые раскидистые дубы. Неподалеку от нас стоял многоместный трейлер, вокруг него — машины. Эти еще не раздели и не выпотрошили, хотя у одного «бьюика» задняя дверь держалась на изоленте. Как только «бьюик» сдохнет, Утинги сдерут дверь и поселят в салон цыплят.

Мы остановились через дорогу от первого многоместника.

— Нужно с чего-то начать, — вымолвил Роджер.

Дальше вдоль дороги стояли длинные одноэтажные дома, тоже битком набитые Утингами, а свернув еще дважды, мы увидели бы такие же утыканные трейлерами поляны между лугами и лесочками. Утингов здесь пруд пруди.

Эту поляну тоже обнесли забором, словно Утин-ги выходят на дорогу и попадают под машины не реже их старых тощих коз. Роджер заглушил мотор, музыка оборвалась, и в открытые окна мы услышали бибиканье. Вряд ли этот звук издавала машина, слишком хриплым и надрывным он казался. Скорее так пятящийся грузовик изобразила бы старая больная обезьяна. Бибиканье было громким — мы оба расслышали его сквозь стук дождя по металлической крыше «вольво».

— Что это? — спросила я. — Кто-то плачет?

Роджер, удивленный не меньше моего, лишь плечами пожал:

— Пойдем узнаем.

— Ливень жуткий! — пожаловалась я, схватила плед с заднего сиденья и, накинув его на голову, стала похожа на первоклассницу, играющую Деву Марию на рождественском утреннике. Роджер натянул капюшон толстовки, и мы вылезли из салона.

Похоже, странное бибиканье доносилось из многоместника, но ворота были в середине забора, футах в пятидесяти дальше по дороге.

Когда мы перебежали через дорогу, заунывное бибиканье стало громче, а когда добрались до ворот — тише. В широкие ворота спокойно вписалась бы машина. Их закрыли, набросив проволочное кольцо на столбик. Роджер промок насквозь, у меня под пледом было посуше, поэтому я прикрыла уголком и его. Роджер дотянулся до кольца, открыл ворота, и мы шмыгнули во владения Утингов.

Вблизи многоместный прицеп оказался белой коробкой, обшитой дешевым сайдингом, и стоял на шестах примерно в футе над землей. К двери вела самодельная деревянная лестница. Крыльца не было, но три продавленные, наполовину сгнившие ступеньки укрывал навес. Мы с Роджером забежали под него, еле уместившись на средней ступеньке.

Бибиканье сводило с ума. Оно раздавалось каждые пять секунд. По разные стороны от лестницы, где нормальные люди сажают цветы, из земли торчали ветроуказатели и вертушки на палочках. Промокшие ветроуказатели понуро висели тряпками, зато почти все вертушки бешено крутились, разбрызгивая дождевые капли.

— Что за черт? Это человек? Внутри дома? Или это ветряки?

Я нервно переступала с ноги на ногу. Сойдя с проселочной дороги, мы оказались на земле Утингов, в их жутких немытых руках.

— Не знаю. — Глаза Роджера блестели из-под капюшона. Можно подумать, он сумасшедший джава, для которого нет участи лучше, чем быть сожранным Утингами. — Говорить буду я, ладно? Враль из меня в тыщу раз лучше.

Я кивнула, хоть и не слишком уверенно. Пожалуй, неделю назад Роджер был бы прав, а сейчас? Я перестала делать тесты на беременность, вовсю дерзила Боссу, преследовала Патти Утинг, шифровалась, крылась, никого не боялась, воровала направо и налево. Вероятно, и врать скоро научусь быстрее, чем Босс проверяет чеки в супермаркетах.

Роджер трижды ударил кулаком в дверь. Дожидаясь, пока нам откроют, я смотрела по сторонам в надежде выяснить, откуда бибиканье. Казалось, бибикают совсем рядом, прямо у меня под ногами, определить точнее мешал дождь, барабанивший по пластиковому навесу. Когда я наконец догадалась глянуть в щель между гнилыми досками ступеней, то увидела глаза. Взвизгнув от ужаса, я соскочила с лестницы прямо под дождь.

— Ты что?! — заорал Роджер и повернулся спиной к двери.

Мне было не до ливня — я заглянула под лестницу.

— Там пес, — объявила я. Бедняга промок насквозь. Шерсть облепила тело, и я видела, какой он тощий.

— Что за порода?

Я пожала плечами — разве тут определишь породу? Голова несчастного пса казалась чересчур большой для его тела, рыжеватую шерсть усеивали белые и черные пятна. Я бы сказала, что это терьер, которого сверху помазали биглем. Бедняга приоткрыл пасть, и я поняла, что заунывный звук издает он. Тощий, ободранный, он смотрел на меня, но будто не видел, и бибикал самому себе. После Зайки я не встречала собак в таком ужасном состоянии.

— Ой, бедняга! — сквозь шум дождя закричал Роджер, глядя в щель под ногами.

Едва я подняла голову, открылась дверь. В дверном проеме стояла женщина Утинг и буравила нас свирепым взглядом. Сколько ей лет, как и всегда с Утингами, было совершенно непонятно, уж слишком потрепала и побила ее жизнь. Волосы патлами болтались вокруг лица, обвисшая грудь чуть не вываливалась из дышащего на ладан топа без бретелей.

— Че надо? — завопила она Роджеру в лицо.

Дождь полил еще сильнее: из-за распахнутой двери слышалось, как он стучит по плоской крыше трейлера. Я выпрямилась и встала на нижнюю ступеньку за Роджером. Мой взгляд метался вверх-вниз, от женщины Утинг к псу, который смотрел на нас из-под лестницы. Теперь его бибиканье напоминало смех кукушки Роуд Раннера из мультика «Песенки с приветом». Точнее, Роуд Раннер смеялся бы так, если бы сидел на антидепрессантах.

— Че надо?

Когда она открыла рот, я заметила, что два передних зуба у нее сломаны или сколоты так, что напоминают равнобедренные треугольники. Или клыки.

Роджер ответил, но что именно — я не разобрала: он стоял ко мне спиной, дождь стучал, а бедный пес плакал.

— Она живет чуть дальше по Никерджеку, в зеленом доме, — прокричала леди Утинг. — Раз нужна Патти, зачем вы, говнюки-малолетки, ко мне ломитесь?!

Роджер проорал что-то про учебник.

Я поднялась на вторую ступеньку, вплотную к Роджеру, и спросила:

— Это ваш пес?

Леди Утинг дыхнула прямо на меня. Он жуткого запаха перегара я снова спустилась на нижнюю ступеньку.

— Чей же еще, если под моим крыльцом сидит, а, умница хренова?

— Он весь мокрый, — сказала я. Утинг угрожающе шагнула ко мне. Старые растянутые джинсы едва не сваливались с бесформенных бедер, ноги босые, и длиннющие ногти как у тролля, и под каждым — полумесяц отборной черной грязюки, вроде французского педикюра, бомж-версия.

— Патти тута нет. А ну дуйте с моей лестницы и оставьте