Мэри на самом деле усмехнулась, но убрала это выражение со своего лица, когда Куинн нахмурилась. — Прости, — пробормотала она. — Но я боюсь, что ты ошибаешься.

Куинн моргнула, а затем неуверенно спросила: «За что?»

«Куинн, я не встречала в своей жизни ни одного человека, смертного или бессмертного, который не был бы таким же облажавшимся, как тебе кажется», — заверила она ее. «Они могут быть облажались по-разному, или они, возможно, уже разобрались со своей кучей дерьма, но никто не проходит через жизнь без того, чтобы травмы и трагедии не коснулись их и не согнули в ту или иную сторону. Все просто прячут свои согнутые части от других, потому что хотят казаться нормальными, когда на самом деле нормальных нет. Ненормальное — это действительно нормально».

Куинн покачала головой. «Я работала со многими людьми в больнице, которые были совершенно нормальными, без травм и…»

«Ты действительно так думаешь?» — весело спросила Мэри. — И что, по-твоему, они о тебе думали?

«Что?» — спросила Куинн с замешательством.

— Тебе не кажется, что они видели тебя такой же? Красивой и блестящим кардиоторакальный хирургом с таким же блестящим сыном и красивым мужем-онкологом. Счастливая нуклеарная семья, поддерживающая и любящая, и ты всегда предстаешь профессионалом. Я уверена, что они понятия не имеют, что твой брак рушился, а отец игнорировал вашего сына, или что вы изо всех сил пытались удержать все вместе».

— Ты прочитала мои мысли, — сухо сказала Куинн с негодованием.

— Нет, — тихо заверила она. «Ты проецируешь. . и так было с тех пор, как я встретила вас в аэропорту.

«Я?» — с тревогой спросила Куинн.

«О, да. Очень громко и очень сильно, — заверила ее Мэри. «Меня не просто бомбардируют слова тут или там, или обрывки мыслей или чувств. Твой разум выкрикивает целые главы миру, и твои эмоции повсюду».

«О Боже», — простонала Куинн, задаваясь вопросом, кто слышал ее кричащий разум. Русские? Люциан? Андерс? Данте?

— Любой бессмертный, столкнувшийся с тобой, вероятно, слышал это, — заверила ее Мэри.

— Даже Пэт и Паркер? — спросила она с тревогой. «Их обратили в то же время, что и меня».

«Возможно, так, но я подозреваю, что они не пренебрегали тренировками и практикой, как ты, — тихо сказала она. «Так что да, я уверена, что они подверглись бомбардировке твоими мыслями и чувствами, хотели они того или нет».

Куинн нахмурилась. Она не пренебрегала тренировками; она просто наотрез отказалась. Она не просила, чтобы ее превратили в проклятого вампира, и не хотела им быть, поэтому отказалась изучать что-либо, связанное с бессмертными.

— Это очень опасная позиция, — серьезно сказала Мэри. «Не только для тебя, но и для любых смертных, с которыми ты столкнешься, и даже для бессмертных, включая твоего сына и сестру. Способность читать смертных помогает нам узнать, представляют ли они угрозу. Если они хотят причинить нам вред, а также если они видели или слышали что-то, что может выдать наше существование. И возможность контролировать их помогает нам предотвратить их действия или слова, которые могут навредить нам или выдать наше существование, пока их память не будет изменена или стерта. Это способности, которые защищают всех бессмертных от разоблачения и уничтожения, и они очень необходимы. Она покачала головой. — Я поражена, что тебе позволили общаться со смертными, когда ты не прошла надлежащей подготовки.

Куинн отмахнулась. — Я же говорила тебе, я не общаюсь со смертными. Я не общалась ни с кем, кроме Пэт, Паркера и Санто, в течение трех с половиной лет, пока самолет не разбился», — сказала она ей, но ее больше беспокоила возможность того, что Паркер мог читать и слышать ее мысли. Она никогда не думала об этом, и ей не хотелось думать об этом сейчас, хотя это объясняет, почему он избегал ее, когда это было возможно, последние пару лет. Нахмурившись, она сказала: «Ты же не думаешь, что Паркер мог слышать или читать мои мысли, не так ли? Я имею в виду, что бессмертные не должны читать более старых бессмертных, а я почти на тридцать лет старше него.

«Более старый бессмертный относится не к биологическому возрасту, Куинн, а к тому, как долго человек был бессмертным. Двадцатилетнему рожденному бессмертному не составит труда прочитать новоиспеченного пятидесятилетнего, шестидесятилетнего или даже восьмидесятилетнего бессмертного. Это уровень навыков, а не то, сколько им лет, — объяснила Мэри. «И вы с Паркером одного возраста, если говорить о том, когда вас инициировали. . только он, без сомнения, тренировался и практиковался, а ты нет. Так что да, я уверена, что Паркер может читать и слышать твои мысли, — сказала ей Мэри, а затем добавила: — Но я больше беспокоюсь о тебе, Куинн. Ты ходячий комок боли и ярости. Ты в ярости и обижена тем, что твой муж предал тебя. И ты пропитываешься чувством вины за то, что не смогла спасти своего сына от него. Ты воешь так громко внутри, что невозможно не услышать этого, и я подозреваю, что это происходит последние четыре года.

Она сделала короткую паузу, чтобы покачать головой, а затем сказала: «Я не знаю, как ты это переносишь. Почему ты не договорилась о консультации с кем-нибудь? Ты не должна так себя чувствовать».

Куинн почувствовала, как слезы жгут глаза, и опустила голову, чтобы скрыть их, но ее разум повторял в голове слова Мэри. Сгусток боли и ярости? Чертовски права. Патрик забрал у нее все. Ее дом, ее карьеру, ее друзей, даже ее человечность, а потом этот ублюдок пошел и убил себя, оставив ее разбираться с последствиями.

— Твоя человечность?

Куинн подняла голову при словах Мэри. «Что?»

«Твой муж украл твою человечность?» — тихо спросила Мэри.

Губы Куинн сжались. Это было чертовски раздражающе, когда ты не могла удержать мысли при себе.

«Так ты видишь себя? Бесчеловечной? Монстром?» — тихо спросила Мэри.

В ее голове промелькнул образ Ники — скрученная шея, истощенное тело, пальцы, почти сцепленные как птичьи когти. Куинн даже слышала ее голос, словно тертое стекло в ушах. — Жееет, иииидииии.

— Ника была больна, — тихо сказала Мэри.

— Она была в муках жажды крови, — возразила Куинн. «Она была чертовски страшной и разорвала бы Джета в клочья. Она даже выглядела как чудовище, нечто среднее между зомби и…

«Забавно, потому что образ, промелькнувший в твоем сознании, когда ты подумала о ней, больше походил на картину, которую я когда-то видела, бедных жертв концентрационных лагерей, таких как Освенцим. Или, может быть, даже как больных раком, которых я консультировала, которые были на пороге