Приятель же выверяет каждое движение, сопит, приседает, и наверно сожалеет об отсутствии хвоста. Мне иногда хочется оставить его и уйти вдаль, дав волю отстраненности, но всякий раз обращаюсь к своей совести и терплю. Изредка приходится возвращаться и страховать его или вовсе забирать ношу, позволяя перебраться налегке. Так или иначе, во второй половине дня, отбив пятки и поцарапав ладони острыми гранями камней, мы вновь выходим на обычную тропу, и сразу устраиваем привал.

— Все идет не по плану, уже столько поправок в поход внести пришлось, просто жуть, — говорю Ване, сбросив рюкзак и опершись на ствол тонкого, незнакомого дерева. — От режима уже спокойно отстранился, но, по-моему, мы излишне мучаемся и все равно идем не туда.

— Если ты о дороге, то это мелочи, — Ваня успевает отдышаться, и сейчас просто лежит на спине. — Тут жратвы нет. Разве так бывает? Лес, и совсем пустой.

— Меня уже первые километры после стоянки вечноотдыхающих смутили. Когда идешь в неверном направлении, то и потенциала в пути нет, — приятель хмурится мне в ответ. — Ладно, скажу проще. Если на твоей дороге пусто, голо, темно и холодно, значит, ты ошибаешься. А продолжи двигаться тем же путем, сгинешь, от того же голода. Для меня это ориентир, но порой трудно отличить его от допустимых сложностей.

— Пока сполна не огребешь, не додумаешься, — подводит итог Ваня. — Тогда мы дураки, каких много.

— Конечно, дураки. Как мы Синим попались, с тех пор у меня уверенности вообще ни в чем нету.

— Из-за карты? — приятель не стал дожидаться ответа. — Чего ты к ней прилип. Сотни людей ходят как получится, и нормально. Если ты у нас такой отстраненный и равнодушный к проблемам, вот и забей на точность маршрута. Можешь мне довериться, у меня все просто. Иду по следам. Либо сам цель увижу, либо спрошу у кого.

— Раньше ты такого не говорил. Хотя и вопроса не было… Ладно, пора отвлечься на маленькие радости привала.

Скромный обед, мы растягиваем на целый час, очень уж вымотались. Ваня не жалуется только из-за привязанности к своему бесценному трофею, который весит куда больше моей поклажи. Таскать подобную тяжесть не по мне, но приятель был уверен в будущей выгоде. Взаимными упреками мы заниматься не стали, зато отказались от всех выдуманных методов движения сквозь лабиринт, даже от первой идеи, интуитивного толка. Мне действительно удается отстраниться от желания выйти из замороченного хребта. Теперь мы просто гуляем, избегая раздумий, сомнений и неподвижности.

Дальнейшие блуждания окончательно разрушаю все теории о логике устройства троп, возможно, ее и нет. Мы пробираемся по козьим тропкам на косогорах, идем высохшими руслами ручьев, минуем десятки логов и еще больше грив, и уверяемся в бессмысленности своих странствий. Не будь со мной Вани, перед которым стыдно сдаваться и показывать слабину, устраивать вечную стоянку бы не стал, но ругался бы в голос, вымещая негодование на сухостое и всем, что под руку подвернется. Однако, наш непредусмотренный моим планом союз, помогает брести дальше, не рассчитывая на удачу, а просто, так, ради самоуспокоения. Так проходит день и наступает следующий. Мы готовы уже поверить в теорию заговора здешних леших, водящих самонадеянных путников, или уловки следящей системы, которую впору называть манипулирующей. Ваня теперь то и дело вспоминает слова Павлика и докучает мне бредовыми разговорами о коварстве наших незримых угнетателей, хотя и не уверен в их злом намерении. Стараюсь не отвечать и не слушать, мне почти все равно.

Иногда попадаешь в такие ситуации, когда возникает желание развернуться и уйти навсегда, унося обиду на собственное бессилие, это был тот самый случай. Наш путь упирается в абсолютный тупик. Решаем воспользоваться случаем, передохнуть и задуматься над вечными вопросами. Вчера уже перебирались через ущелье, по подвесному мостику. Он явно существует изначально, причем с перилами по одной стороне. Но непримиримый народ, используя альпинистские тросы, связал, в несколько приемов второе ограждение, за что мы были безмерно благодарны. Тем не менее, мало приятного идти над бездной, прилично раскачиваясь, но шаткая переправа лучше ее отсутствия.

Теперь же тропа просто оборвалась на краю обрыва, с весьма крутыми склонами. Ущельем это не назовешь, но преграда уходит в обе стороны, не оставляя надежды на обход. Гляжу на устрашающие скалы, до сих пор напоминающие ребра, такие же белые и гладкие. Кажется, что ущелье стало местом гибели очередного древнего колосса, и нам уготована та же участь. Отстраняюсь от фатализма, и прагматично прикидываю, как воспользоваться этими скалами, но здравых идей нет, все равно вижу вероятную гибель, дешевле не связываться.

— Все что ли, пришли? Только давай не будем, валить дерево на краю, и лезть по нему. Про более экзотические способы самоубийства вовсе молчу, — бормочет Ваня, глядя вниз.

— Здесь и деревьев таких нет, и к безрассудному риску склонности не имею. Назад точно не пойдем, там тропа в восточном направлении, совсем не туда. Вдоль по чащобе не продерёмся, крылышки тоже не вырастим, даже выдуманного ракетного ранца не имеем. Глупо получается.

— Знаешь, это не тупик. Больше на обзорную точку смахивает, — бодрым голосом говорит Ванёк. — Ты заметил, что вдалеке больше нет гор? Может мы почти выбрались?

— Может быть, — равнодушно отвечаю приятелю. — Тогда еще досаднее, но волком выть не буду.

Грубое решение

Растительность за последний день не изменилась. Нас по-прежнему окружают худосочные и высокие деревья, щедро засыпавшие своей листвой землю, в том числе и склоны исполинского оврага. Трава наотрез отказывалась расти на белесой, каменистой земле, и толстый слой листьев, копившийся годами, не желал перегнивать, превращаясь в сухое и скользкое подобие снега. Мой приятель успел побывать в роли естествоиспытателя. Час назад он соскользнул с края тропы, усеянного этими самыми листьями, по пояс увязнув в собравшейся внизу шуршащей куче. Этого хватило для отказа от спуска на дно пропасти. Мои мысли цепляются за все подряд, судорожно ища решение.

Ваньку надоедает осматривать ближайшие заросли с гастрономическими целями. Он садится рядом со мной, демонстративно громко молчит и ждет. Мне приходится ответить:

— Могу предложить только задний ход. Извини, на большее вдохновения нет, а иные идеи тебе не понравятся, как и большинству нормальных людей.

— Памяти у тебя нет, и дури в голове маловато, — поучительно отвечает приятель.

— Как раз с памятью у меня лучше, чем у всех вместе взятых, хотя не будем об этом. А дурь-то причём? Не понимаю, куда ты клонишь?

— Может та братва авантюристов доверия у тебя не вызвала, но Павлик верно сказал. Не помню, как точно.