В-четвертых, следует признать, что колонизация зауральских территорий не была ни добровольной, ни бескровной. Захватчики встречали решительное сопротивление, которое было особенно серьезным в землях манси, якутов, бурятов и чукчей[382]. Сохранились многочисленные свидетельства как воинов-первопроходцев, так и духовных лиц, рассказывающие о восстаниях местных народов[383] и упоминающие масштабные карательные операции[384], в ходе которых погибало порой до половины местных жителей, чьи соплеменники решались подняться против завоевателей[385]. Безусловно, при колонизации Сибири никогда не ставилось цели истребить местные племена, как это происходило, например, в той же Австралии или на американском Западе, — но стоит признать, что практики открытого геноцида в европейских владениях относятся к более позднему периоду — к концу XVIII и даже к XIX столетию[386], когда в заморских колониях европейских держав, а также в расширявшихся Соединенных Штатах превалировало отношение к аборигенам как к чуждым и «лишним» людям, тогда как единство российской имперской территории не позволяло ему распространиться и стать доминирующим.

В-пятых, что также немаловажно, и в западноевропейских странах, и в случае расширения московских владений на Восток новые территории долгое время не рассматривались как часть метрополии. Формальными их властителями были монархи соответствующих государств, но управление осуществлялось через специальные структуры (такие, как Consejo de Indias в Испании или The Board of Trade в Великобритании) и назначаемых ими вице-королей или губернаторов (которые на начальном этапе колонизации действовали в значительной степени автономно)[387]. Сибирь до конца XVI века управлялась как зависимая территория (основные касавшиеся ее решения принимались в Посольском приказе), а позже в специально созданных приказах, во многом копировавших европейские ведомства по делам колоний (с 1599 по 1637 г. — в Казанском, а после этого — в Сибирском), и лишь в 1708–1711 гг. была учреждена Сибирская губерния с центром в Тобольске[388], хотя и позже в течение долгого времени юридический статус местных жителей оставался неопределенным.

Сходства процесса расширения Московского государства с европейской колонизацией заморских территорий были, заметим, довольно очевидны как для современников данного процесса, так и для авторов, которые сталкивались с ним как с относительно недавней историей. Еще во второй половине XVII века находившийся в тобольской ссылке сербский просветитель Ю. Крижанич сравнивал освоение Сибири с римской и испанской практикой переселений, называя ее «высылкой народа на посады»[389]. Первые описания прихода русских в Сибирь четко обозначали насильственный характер присоединения новых территорий (т. н. Пустозёрская летопись озаглавлена «О покорении Сибири», а Бузуновская — «История покорения Сибирского царства»[390]). В 1774 г., когда имперскость России была очевидной и всячески восхвалялась, И. Фишер издал ставшую на некоторое время основным источником информации о российской колонизации книгу с названием «Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием»[391]. В середине XIX столетия декабрист Н. Бестужев говорил о том, что Сибирь — это «колониальная страна, которую осваивали народы России»[392]. Известный статистик и географ К. Арсеньев утверждал: «Сибирь есть истинная колония земледельческая, металлоносная и коммерческая; рассматриваемая под сим видом, она имеет преимущество над колониями других государств европейских, не отделяясь от метрополии ни океанами, ни посторонними владениями»[393]. В классической работе «Сибирь как колония», вышедшей в 1882 г., Н. Ядринцев исходит из тезиса, что «Сибирь по происхождению есть продукт самостоятельного народного движения и творчества; результат порыва русского народа к эмиграции, к переселениям и стремлению создать новую жизнь в новой стране… поэтому мы вправе считать Сибирь по преимуществу продуктом вольнонародной колонизации, которую впоследствии государство утилизировало и регламентировало»[394]. Колониальную природу Сибири воспринимают как нечто само собой разумеющееся и многие западные исследователи: так, например, Дж. Форсит, называя Сибирь «североазиатской колонией России», подчеркивает, что ее «освоение» было движимо теми же мотивами и осуществлялось в основном теми же методами, какими происходило и освоение Южной и Северной Америк выходцами из Западной Европы[395], М. Бассен отмечает, «что русские правители относились к Сибири как иберийцы к Перу или Бразилии, сочетая эксплуатацию природных богатств [этой территории] с постепенной сельскохозяйственной ее колонизацией»[396], а Д. Ливен даже еще искуснее сравнивает русскую колониальную Сибирь с французской колониальной Канадой[397]. Мы солидарны с данными авторами, полагая, что в этой части своей истории Московия мало чем отличалась от основных западноевропейских метрополий.