сама виновата. Стоило сразу же заняться этим, а не трепаться направо-налево, а теперь уже поздно метаться, но как бы то ни было, женщина всё же затаила обиду на помощницу, стараясь лишний раз наблюдать за ней.

Вскоре и вовсе начались необъяснимые вещи. В некоторых документах, которые Лариса Ивановна заполняла с десяток на дню, Елизавета выявляла опечатки и нет чтоб подойти к бухгалтеру, молодая помощница сразу же бежала к председателю, а после спешила переделать документы лично. И всё бы ничего, вот только некоторые опечатки женщина не могла совершить, по крайней мере она была в этом уверена. Впредь Лариса Ивановна старалась проверять все документы по нескольку раз, особенно те, которые проходят через Елизавету.

Желая подать девушке пример, бухгалтер не спешила бежать с жалобами к председателю, а предпочитала подходить к помощнице лично с требованием исправить ошибки в документах, которая помощница сама же допустила.

Если первый раз Елизавета отнеслась к этому нормально, то на второй уже заметно разозлилась. Когда бухгалтер поднесла очередной лист к её столу, с уже знакомым требованием, девушка вспылила, да так, что аж искры полетели! Она возможно бы и сдержалась, будь председатель на месте, но зная, что рядом только Аллочка и Лариса Ивановна, Елизавета ни в чём себе не отказывала:

— Это опечатка ни на что не повлияет! Что вы вечно с ними ко мне подходите?

— Я хочу, чтобы в наших документах всё было идеально.

— Идеально? — рассмеялась девушка, — вы лучше бы свои документы проверяли, а потом уже ко мне цеплялись! И вообще, раз на то пошло, Лариса Ивановна, то вы благодарны мне должны быть!

— За что? — усмехнулась женщина, — Неужели за то, что ты опечатки мои исправляешь? Уж сама справлюсь, не перетруждайся.

— Я просто знаю, что вы совсем безнадёжны, поэтому и не спешу тыкать вам в лицо вашими же ошибками! — атаковала колкими словечками Елизавета.

— Все мы люди, если ты действительно заметила что-то в документах, то дай мне знать.

— А если ли смысл, Лариса Ивановна? — Елизавета поднялась из-за стола и подошла поближе, — С вами то образованием деревенским... да что уж тут, вы даже просто рабочего этикета не знаете. Ко мне тоже нужно обращаться на «вы».

Её слова сильно закусили женщину. Бухгалтер от удивления широко открыла рот и удивлённо уставилась на нахалку.

— Образование? У меня между прочим...

— Избавьте меня от подробностей, — с улыбкой перебила Елизавета, — ваше образование и рядом не стоит с моим, так что я бы на вашем месте перестала корчить из себя абы кого!

Ни Аллочка, ни Лариса Ивановна не ожидали подобного хамства со стороны молодой девушки, но и жаловаться председателю без явных доказательств было бы плохой идеей. Перед ним Елизавета всегда играла роль послушной и вежливой работницы, скрывая своё истинное нутро.

Именно после этой выходки Аллочка вспомнила про свой магнитофон. Она никогда не пользовалась функцией записи, но знала о её существовании. Уж если записать нахальные крики Елизаветы, то та не сможет никак оправдаться.

Однако, как только магнитофон появился в их кабинете, так девушка наоборот стала тихо себя вести. Заподозрила видать.

В один из вечеров, когда помощница наотрез отказывалась покидать здание правления после рабочего дня, мотивируя это желанием закончить с одной важной задачей, Лариса сразу же подметила необычное поведение девушки, поэтому решила не спешить уходить домой. Вместо этого бухгалтер собрала свои вещи и направилась к выходу, стараясь делать всё, что и всегда, не вызывая к себе подозрений. Через некоторое время женщина тихо вернулась к кабинету. Она хотела резко открыть дверь и посмотреть, чем же так увлечённо занимается помощница, но вместо этого Лариса Ивановна послушала весьма неприятный разговор по телефону. Судя по всему, Елизавета разговаривала с подругой. Девушка нелестно отзывалась о колхозе, называя его свинарником, а всех работников деревенскими дурочками. Бухгалтер даже пожалела, что не может включить запись на магнитофоне.

— Ой, Ирка... терплю только ради него! Что? Конечно! Тут такие простушки работают, знала бы ты! Он только на меня и смотрит. Ожидала я конечно другого... больно простой он для депутата, но ничего. Недолго он на посту председателя задержится, а там в город его затащу. Вот увидишь...

На этом моменте Мария встала из-за стола, поблагодарила девушек за чай и сказала:

— Простите, но я не хочу совать свой нос в подобные дела.

— Мария, ты что, не веришь нам? Моя тётушка правду говорит! — вмешалась Аллочка.

— Не в этом дело. Люди разные бывают, может она с товарищем председателем ведёт себя иначе, и его всё устраивает.

— Иначе? Да она змеюка редкостная! — не сдержалась Лариса Ивановна, — Машка, ты должна бороться за него! Мы должны преподать ей урок!

— Я не хочу ходить по головам. Наш председатель очень умный мужчина и если она действительно ему нравится, то что я могу сделать? — грустно ответила девушка, — ещё раз простите, но я лучше делом займусь.

После этих слов Мария вышла из дома, оставив Аллочку с тёткой наедине.

— Да что-ж у неё за характер то! Вот я бы за мужика своего как бросилась бы! Ух! Да за волосы бы эту змею оттаскала! — стукнула кулаком по столу Лариса.

— Я вас прекрасно понимаю, тётушка. Мне вот тоже не нравится, что она вечно рядом с Андреем крутится... хоть её и интересует наш председатель, но...

* * *

На следующий день Мария, Андрей и, конечно же, Рекс поехали в Калугу, вот только вернулись они, к моему удивлению, не то что втроём, а даже вчетвером. Вместе с тем самым кинологом.

Матвей Иванович Шашкин оказался очень ответственным человеком, серьёзно болеющим за своё дело и собак, которых ему доверяли. Так что перед тем, как брать на себя ответственность он очень хотел встретиться со мной лично. И Мария с Андреем уговорили его самого приехать в колхоз, потому что прекрасно понимали, что мне не до этого. Я их тепло поблагодарил и пожал руку Матвею Ивановичу.

Это оказался крепкий высокий мужчина лет сорока, одетый в простой свитер и брюки. На его лице красовалась трёхдневная щетина, а на карих глазах с прищуром — очки.

— Так значит это вы, хозяин этого замечательно щенка? — спросил он улыбаясь.

Я кивнул.

— Да, но, думаю, вам уже объяснили, что плотно заниматься его воспитанием у меня нет времени.

—