Море, свежий воздух… И так далеко от того места, где была похоронена моя прошлая жизнь… Полная ошибок и собственной слабости. Но не подумай, что так я избавился от всех проблем. Эти полтора года для меня были своеобразным лимбо, где я вновь находил свой духовный сан; очищался и готовился к началу новой жизни. Я был, как в тюрьме, что я сам себе воздвиг. Я порвал все связи с прошлым. Я бежал от него. И знать его не хотел! Думал лишь о том, как построить свое будущее.

— И ты специально ждал, когда условный срок закончился, чтобы уже наверняка не оставалось из прошлого? И только тогда ты решил вернуться в Москву, чтобы начать новую жизнь с новыми людьми?

— Да, именно так.

— А почему ты соврал Максиму? Зачем надо было придумывать про коллекторов?

— Потому что я считаю свою историю позорной. Так пасть на дно… А потом еще… И все из-за женщины… — неохотно и протяженно Алекс будто бы выдавливал из себя каждое следующее слово, а затем сдержав паузу, добавил, — В конце концов, кому какая разница? Прошлое может быть каким угодно; главное то, что сейчас.

Алекс закончил свой рассказ. Джерри был поражен нелегкой судьбой своего товарища и проникся ей, будто увидел в ней то, что он сам когда-то пережил. Но при этом же на его лице периодически появлялась гримаса, которая, скорее, выражала презрение и гнев, чем сочувствие. Особенно после последней фразы: видимо, с ней он был категорически не согласен. А еще у него появились к нему вопросы. В большей степени его интересовала одна конкретная тема.

— Ты сказал, что бежал от прошлого. Но разве оно тебя догоняло? Преподносила призраков? Доставало навязчивыми снами? Как это было? — спросил он друга.

— Да, преследовало. И еще как. Первые полгода чуть ли не в каждом моем сне была Лиза. Снилась мама и отчим… И то… Как они все отвергают меня, — незамедлительно Алекс печальным голосом, иногда шмыгая носом.

— Зачем ты мне все это рассказал, Алекс? — спросил Джерри, пытаясь сменить тему.

— Лол, алло! В смысле, зачем? То есть ты сам задаешь вопросы, а потом спрашиваешь, зачем я рассказываю? — слегка истерично отреагировал Алекс, вытирая слезы рукавом.

— Я имею в виду, зачем ты говорил, если мог промолчать.

— Просто хотел показать, что это не так страшно… Ну, делиться своими переживаниями и раскрываться людям. Ты сам не свой эти два дня. Это же как-то связано с той девушкой?

— Да… — неохотно ответил Джерри, сдержав паузу.

— Расскажи, пожалуйста, что с ней произошло. Я рассказал тебе свою историю. И теперь ты знаешь меня лучше. И что в моей жизни тоже были потери.

Джерри снял очки, протер их рукавом рубашки, надел их обратно, поправил волосы и застыл. Сделав глубокий вдох и выдох, он снова обратился к небу. Тому бездонному черному небу, которое было безразлично к нему и его существованию. Сразу в голову приходит цитата немецкого философа Фридриха Ницше: «Если долго всматриваться в бездну, бездна начнёт всматриваться в тебя». Джерри опустил глаза и начал свою историю.

— Про школу, думаю, нет смысла что-то рассказывать. Да и не было там ничего… Невзрачный парень: стоит в сторонке и общается только с двумя людьми.

— Макс и Аня?

— В точку. То, что тебе интересно, начинается на 2 курсе бакалавриата на факультете филологии. К нам в группу из академа пришла новенькая. Высокая, стройная… Ну, в общем, сам знаешь. Ты же видел ту фотографию. Настя…

— Да, видел. Только я думал, что она младше тебя.

— Нет, на самом деле она была на два года старше. Но не суть. Выйдя на учебу, Настя тут же вызвалась стать старостой группы. Настя полная противоположность твоей Лизы.

— Да и мы с тобой не как две капли воды.

— В рабочей обстановке она всегда была предельно серьезной и ответственной. Возможно, поэтому и стала отличницей. Сильная и рассудительная — она была зрелой, как личность. Но когда я стал с ней общаться ближе, то я узнал, что Настя была еще очень доброй и отзывчивой. А еще с хорошим чувством юмора. Я буквально смотрел ей в рот; она стала моим примером для подражания. Я не просто влюбился в нее — я нашел в ней родственную душу. Как и она во мне. Казалось, что мы читаем мысли друг друга.

— Одна из тысячи, — перебил его Алекс и добавил, — Ту, которую ты найдешь лишь единожды в жизни и никогда не захочешь отпускать…

— Да… Да! — немного заторможено, но возбужденно ответил Джерри.

Алекс, заинтересованный историей Джерри, думал, какой вопрос ему лучше задать. С одной стороны, ему хотелось сразу докопаться до сути дела и узнать подробности ее смерти, и почему Джерри так сильно из-за этого переживает. А с другой стороны, подобная история любви нуждалась в раскрытии. Он выбрал вторую сторону медали. «Как вы начали встречаться?» — спросил Алекс. И тогда Джерри, позабыв всю тоску, начал рассказывать в подробностях о светлых моментах его прошлого.

…

Мы начали общаться уже в тот момент, как та вышла из академа. Правда, я был один из многих, кто с ней контактировал. Она была открытым человеком, интересным собеседником. Ну и, безусловно, красивой девушкой. Возле нее крутились, как парни, так и девушки. Однако фаворитов у нее было не так уж и много. А точнее — только двое: я и некий Даниил Родосский. Высокий, худой, даже, наверно, можно назвать его дрищем. У него были изогнутые тонкие брови и короткие русые волосы, которые он ежедневно укладывал так, чтобы они казались пышнее. Его глубоко посаженные серо-голубые глаза с приподнятыми уголками, вкупе с очками в тонкой оправе, создавали образ злобного азиата, чей взгляд прожигает людей насквозь. А небольшой, слегка вздернутый, римский нос и пышные губы, создавали на его лице гримасу, словно он постоянно ухмыляется. Я не просто так заостряю внимание на описании его внешности, ибо считаю, что она подчеркивает его скверную природу рационалиста, который пойдет на все ради успеха.

Последняя деталь его образа особенно важна — Родосский, мы его называли в институте именно так, был, сколько я его помню, самоуверенным, тщеславным и циничным. Но при этом очень умным, начитанным и, можно сказать, успешным человеком. Он практически всегда был во всем первый. И если кому-то удавалось его в чем-то превзойти, Родосский снова показывал свои отрицательные стороны: он