Разумеется, все это промелькнуло у меня в голове мгновенно, не успев оформиться в четко выраженное в словах суждение.

Андрей протянул мне руку и провел в квартиру. Квартира была самой обычной — ничего особенного ни в смысле роскоши, ни в смысле бедности, ни в смысле экстравагантности, ни в смысле ординарности. Одним словом, квартира как квартира. Хорошая двухкомнатная квартира в приличном столичном доме. Только три портрета (два офорта, видимо копии, и одна фотография) на стене были достаточно необычными: один представлял собой изображение мужчины средних лет в восточном одеянии, с чалмой на голове, окладистой бородой и грустными, слегка меланхолическими глазами; второй — восточного молодого человека с головой, покрытой покрывалом (таллит?), с тонкими усиками над верхней губой и большими выразительными глазами; на третьем (это была фотография) — опять-таки восточный человек (кажется, индиец), сидящий в позе лотоса. Увидев, что я смотрю на портреты, Андрей улыбнулся (его улыбка отнюдь не слащава, хотя исключительно приятна) и сказал, что это Саббатай Цеви, его пророк Натан из Газы и индийский йогин и исследователь феномена кун-далини Гопи Кришна.

— По ним сразу видно, что меня интересует и чему я посвятил жизнь, — добавил Андрей.

Он спросил меня, долго ли я собираюсь пробыть в Москве и где я остановился. Я ответил, что нигде не остановился и что, наверно, прямо от него поеду на вокзал и ночным поездом вернусь домой. Тогда Андрей предложил мне переночевать у него, а домой вернуться завтра дневной «Авророй». Мне хотелось пообщаться с ним подольше и поэтому я согласился, — тем более что он сам это предложил, — спросив, действительно ли я не помешаю ему и не создам каких-либо неудобств.

— Нет, какие неудобства… Мама умерла два года тому назад, Полина, ее племянница, сейчас с семьей на даче, в эти выходные я к ним все равно уже не поехал. Дел у меня особых нет. Статью вот надо дописать, но это я попозднее сделаю, посижу немного за компьютером, надеюсь, вы меня простите.

Потом он ушел на кухню заварить чай, а я достал из сумки коробку привезенных из Питера конфет и бутылку итальянского сухого вина. Разумеется, не лишил я себя удовольствия посмотреть и книги личной библиотеки Андрея, стоявшие на полках и стеллажах. Довольно внушительная библиотека, но ничего экстраординарного. В основном специальная литература, много книг на английском. Из беллетристики преобладали собрания сочинений русских и западных авторов XIX века, сподобившихся нимба «классиков». Сия коллекция была, очевидно, собрана покойной Кларой Яковлевной, благодаря стояниям в бесконечных очередях с записями номерков синим химическим карандашом на ладонях. Типично для интеллигентных семей шестидесятых.

Андрей вернулся с чайником и сразу же отреагировал на конфеты и бутылку. За конфеты он поблагодарил меня («есть грех, люблю сладкое»), а от вина вежливо отказался («пью только по особым случаям, вы уж меня извините великодушно»). Я, конечно, великодушно извинил.

Мы попили чаю с конфетами, попутно разговаривая об институтских делах. Когда я упомянул ему про произведшее на меня впечатление количество их коммерческих проектов, он брезгливо скривился и махнул рукой: «Сделали из храма науки вертеп разбойничий и радуются».

После чая Андрей некоторое время развлекал меня разговорами на разные интеллигентские темы под музыку Высоцкого. Последнее меня несколько удивило. Оказалось, что Андрей очень любит Высоцкого и еще в восьмидесятые годы собрал записи практически всех его песен.

— Держу пари, что эту вы никогда не слышали, — сказал Андрей, перематывая кассету до определенного места. — Слушайте!

Эту песню я действительно никогда не слышал. «Душ не губил сей славный муж…», «Его Иуда обыграл и в тридцать три и в сто одно…» — все эти и им подобные слова казались необычными для Высоцкого. Кеносис мессии… Бог, принявший «зрак рабий»…

— Что это за песня? — спросил я Андрея.

— А, так значит, и вправду не узнали? Не слышали раньше, да? Хм… Эта песня должна была исполняться в фильме «Бегство мистера МакКинли», ее должны были петь какие-то хиппи, на которых Мак-Кинли случайно натыкался. Но в конце концов цензура песню забраковала, и она превратилась в раритет. Имейте в виду, что такое есть.

Наконец я почувствовал, что настал момент рассказать Андрею про наши институтские события и про мои подозрения относительно Ильи. Я рассказывал подробно, в течение получаса, если не дольше. Андрей слушал чрезвычайно внимательно, что не мешало ему машинально поглаживать огромного рыжего с белым кота («Знакомьтесь, это господин Отто»), который появился неведомо откуда и улегся Андрею на колени, издавая такое громкое мурлыкание, что можно было подумать, будто работает небольшой моторчик.

Тут Андрей вышел из ступора, в который его, казалось, погрузил мой рассказ.

— Значит, Илья… Вот бы не подумал… Я ведь его знаю, и про вас у него расспрашивал, он и адрес ваш мне дал. А ведь да, я встретил его в институте в тот день: я как раз поднимался по лестнице наверх, на встречу с вами, а он бежал сломя голову мне навстречу. Даже не узнал, хотя я с ним и поздоровался. Но я про это совсем было забыл: ваш обморок совершенно затмил в моей памяти все, что было перед этим. И зачем это ему? В мессии пробивается? С головой не в порядке? И что вы теперь делать собираетесь?

— Встречусь с ним в понедельник-вторник, поговорю. Осмотрю его кабинет, наверняка он хранит препарат там.

— Хорошая идея. Вы только не торопитесь, время есть. Представляя себе его психологию, могу с уверенностью утверждать, что раньше 9-го ава по еврейскому календарю[55] и позднее 19 августа, Дня Преображения Господня в православии, он принимать препарат не будет. А сейчас для него явно период подготовки. Поэтому можно осмотреться и действовать решительно, но осторожно. А то, не дай Бог, вспугнете его…

— А что такое 9-е ава?

— Ну что вы, Константин! Уверен, что вы помните, запамятовали просто.

— Ах, да… Пост, день разрушения Храма. Помню, помню.

— Правильно, но не только. По преданию в день 9-го ава должен родиться Машиах, Мессия!

— Да, он на этой идее слегка помешался. И еще его нумерология — символика числа 165…

— Знаю, знаю.

— Ну вот, оттуда-то и идет его вера в свое мессианство: он ведь 1956 года рождения…

— Да, плохо дело… Я вот тоже 1956 года. Ну и что?

— Для нормального человека, конечно, ничего. Но если формируется мания…

Так мы проговорили еще час-полтора. Мои подозрения относительно Ильи, которые в последние дни несколько ослабли, снова укрепились и даже более того, переросли в уверенность. Прямо в понедельник надо встречаться с Ильей и брать быка за рога, думал я. Андрей казался искренне огорченным всем услышанным и вместе с тем испытывавшим желание помочь всем, чем он может.