Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ей и врач говорил то же самое. Что организм ослаблен, а вкупе с упадшим духом надеяться на положительный исход в принципе нереально. Да и какой положительный исход может быть для калеки? Который никогда, не при каких обстоятельствах больше не встанет.
Но разве Шура могла бросить самого дорогого человека? Она уже однажды простилась с ним, уже похоронила все свои надежды, когда поверила в предательство. Но отказаться от него просто потому, что нести такой крест слишком сложно — это тоже было бы предательством, только теперь уже с ее стороны.
Сегодняшний день выдался по-особенному тяжелым. Она спешила домой — и одновременно боялась идти. Не знала, как сможет рассказать Ивану, что принесла хлеба в два раза меньше обычной порции. Потому что замешкалась, задумалась на улице. Качнулась от слишком сильного порыва ветра — и не устояла на ногах. Упала на лед, ударяясь локтями, так что показалось: искры из глаз посыпались. Встала не сразу, позволила себе на пару минут сдаться, выждать, пока утихнет острая боль. Это стало ее ошибкой… Не заметила щуплого, но шустрого мальчишку, как-то вмиг оказавшегося рядом. Выдернувшего сверток из расслабленных рук.
Потом, поднявшись, она еще долго стояла, кусая потрескавшиеся на морозе губы и отчаянно пытаясь не разреветься. Плакать было нельзя: слезы тут же замерзали и царапали кожу на лице острыми льдинками. Но и успокоиться не выходило: Шура не знала, как дотянуть до следующего дня. Им даже обычной порции не хватало: Ваня слабел на глазах. А сегодня и того не будет…
Она разделила оставшийся крошечный кусочек на двоих, прокатала по рту свою часть, не успев ощутить вкуса, и подошла к Ивану. Еще нужно было принести и растопить снега, как-то протопить остывшую с утра печь. Иначе за ночь в квартире станет совсем холодно, нестерпимо. Где бы только набраться на все это сил?…
Взгляд скользнул по бледному, изможденному лицу мужа: Шура убедилась, что Иван взял хлеб в рот, а не собирается, как прежде, уговаривать ее съесть еще и его часть. Не соглашалась никогда, но он не оставлял попыток переубедить, что ей еда нужнее.
А сейчас неожиданно поймал за руку, сплел холодные пальцы вокруг запястья.
— Поцелуй меня… — так давно не просил ничего подобного. Не до нежностей стало. Жизнь обрела иную направленность, любовь словно отошла в сторону, все чувства сосредоточились на острой, мучительной потребности выжить. Шура слишком хорошо знала, как ему тяжело приходится. Совсем недавно сильный, крепкий мужчина — как непросто ему было теперь оказаться полностью зависимым от нее! И знать, что это непоправимо. Так будет всегда.
Ей как будто даже теплее стало от его слов. Не могло быть подобного: колючий холод сковывал все тело, но она расслабилась, склоняясь к мужу, слегка прижимаясь ртом к его пересохшим, до крови потрескавшимся губам. Поцелуй вышел коротким, но мужчина подался вперед, к ней, приподнимаясь на кровати. И вместе с его дыханием, с запахом, таким родным, вдруг ощутила во рту вкус уже размягченного хлеба. Однако ноющую боль от голода тотчас вытеснила другая, стальным кольцом стиснувшая сердце. И в тот же миг стало еще холоднее, словно сквозь шаткие стены в комнату ворвалась февральская стужа. Пришла злость — на себя, за то, что тело с большей готовностью отреагировало на съедобные крохи, чем на близость любимого человека.
— Что ты…
Иван покачал головой, отстраняясь, словно предотвращая ее возможные возражения, и проговорил, едва различимо, но так уверенно, как она не слышала уже давно:
— Живи…
Глава 54
Я не просыпаюсь, а будто выныриваю из глубины, из какой-то воронки, затянувшей меня далеко-далеко от реальности. Даже не сразу понимаю, что произошло. Давно не спала так долго и крепко. Организм словно отвык от подобных ощущений, в голове слегка туманится, меня покачивает, как на волнах, но не мутит, наоборот, в теле странная легкость.
Какое-то время лежу с закрытыми глазами, воспроизводя в памяти все события. Поездка в больницу, неожиданная встреча с Максимом… Ну, конечно, Макс! Так вот почему кажется, что я дома. Ощущаю его родной запах. Даже дыхание слышу, где-то совсем рядом. Это пугает поначалу, потому что решаю, что подсознание играет со мной, дразнит, подкидывая желанные образы. Но, может, это все же не игра? И он не ушел?
Осторожно, стараясь не шевелиться лишний раз, приоткрываю глаза. И… вижу спящего мужчину. Рядом. На том же стареньком диванчике, на котором уснула сама. Этот диван так и не получается назвать своим. Провела на нем уже столько долгих ночей, но ничего не изменилось. Потому что была… одна? Беззвучно тяну ртом воздух, пропитанный ИМ — и как будто становлюсь ближе, не дотрагиваясь.
Сейчас, когда Максим спит, ничто не мешает его рассмотреть. Каждую деталь. Все, что я вроде бы и так знаю, но что почему-то поблекло в памяти.
Жесткие волосы подстрижены короче, чем обычно, но все равно растрепались во сне и смешно топорщатся. Он как будто выглядит моложе, несмотря на морщинки у глаз. Ресницы чуть подрагивают, отбрасывая слабые тени, едва заметные, но хочется дотянуться и провести пальцем по коже, там, где при каждом вздохе пробегают эти следы.
На сухих губах — крошечные трещинки. Они были почти незаметны днем, а сейчас, в покое, притягивают взгляд. Если обветрятся чуть больше — начнут кровоточить, и мне уже страшно, что это случится. Как будто ему мало проблем… Придвинуться бы, совсем немного, и обвести губы языком. Слизнуть всю эту болезненную сухость, втянуть в себя. Так истосковалась по его поцелуям…
Внизу живота полыхает желанием, неожиданно и остро, и я с трудом сдерживаю стон. Макс всегда умел завести меня, всегда сводил с ума, но чтобы вот так, абсолютно ничего не предпринимая, вызвать сразу столько эмоций — это случается впервые.
Его щеки покрыты легкой щетиной — и я ежусь, потому что слишком отчетливо представляю, как она покалывает нежную кожу на груди. Ткань бюстгальтера неприятно трет соски, ставшие слишком чувствительными.
